Суер-Выер

— Эмигранты повывезли, — ответствовали островитяне.

К вечеру на берегу запылали костры и, раскачиваясь в лад, островитяне запели песню, необходимую для их организма:

В нашей жизни и темной,              и страннойВсе ж имеется светлая грань.Это с веником в день              постоянныйПосещенье общественных бань.Что вода для простого народа?Это просто простая вода.Братства банного дух и свободаНас всегда привлекали сюда.В Тетеринские.Воронцовские,Донские,Ямские,

Машковские,Измайловские,Селезневские,ЦентральныеИ Сандуны.А Семеновские        ликвидировали,А Мироновские        модернизировали,Краснопресненские        передислоцировали,Доброслободские        закрыли на ремонт.Было много тяжелого, было,Но и было всегда у меня:Дуб, береза, мочало и мыло,Пиво, вобла, массаж, простыня.

Тело — голое! Сердце — открытое!Грудь — горячая! Хочется жить!В наших банях Россия немытаяОмовенье спешит совершить!

Они пели и плакали, вспоминая далекую Россию.

— Мы-то отмылись, — всхлипывали некоторые. — А Россия…

Я и сам напелся, и наплакался, и задремал на плече капитана. Задремывая, я думал, что на этом острове можно бы остаться на всю жизнь.

— Бежим! — шепнул мне вдруг капитан. — Бежим, иначе нам не открыть больше ни одного острова. Мы здесь погибнем. Лучше ходить немытым, чем прокиснуть в глубоком наслажденьи.

И мы растолкали наших спящих сопарильщиков, кое-как приодели их, затолкали в шлюпку и покинули остров неподдельного счастья, о чем впоследствии множество раз сожалели.

Глава семнадцатая

Мудрость капитана

Только уже ночью, подплывая к «Лавру», мы обнаружили, что, кроме мичмана, прихватили с собой случайно еще одного Хренова. Ложного.

Это Пахомыч расстарался в темноте.

— Не понимаю, старпом, — досадовал Суер, — на кой хрен нам на «Лавре» два Хренова? Я и одним сыт по горло.

— Не знаю, кэп, — оправдывался Пахомыч. — Орут все «Хренов, Хренов», ну я и перепутал, прихватил лишнего.

— А лишнего Семенова вы не прихватили?

— Надо пересчитаться, — растерянно отвечал старпом.

Стали считать Семеновых, которых, слава Богу, оказалось, один.

— А вдруг это не наш Семенов? — тревожился капитан. — Потрясите его.

Мы потрясли подозреваемого. Он мычал и хватался за какие-то пассатижи.

— Наш, — успокоился капитан.

— Что же делать с лишним Хреновым, сэр? — спрашивал старпом. — Прикажете выбросить?

— Очень уж негуманно, — морщился Суер. — Здесь полно акул. К тому же неизвестно, какой Хренов лучше: наш или ложный?

Оба Хренова сидели на банке, тесно прижавшись друг к другу.

Они посинели и дрожали, а наш посинел особенно.

Мне стало жалко Хреновых, и я сказал:

— Оставим обоих, кэп. Вон они какие синенькие.

— Ну нет, — ответил Суер. — «Лавр Георгиевич» этого не потерпит.

— Тогда возьмем того, что посинел сильнее.

Наш Хренов приободрился, а ложный напрягся и вдруг посинел сильнее нашего. Тут и наш Хренов стал синеть изо всех сил, но ложного не пересинил.

Это неожиданно понравилось капитану.

— Зачем нам такой синий Хренов? — рассуждал он. — Нам хватит и нашего, слабосинего.

— Капитан! — взмолился ложный Хренов. — Пожалейте меня! Возьмите на борт. Хотите я покраснею?

— А позеленеть можете?

— Могу, что угодно: краснеть, синеть, зеленеть, желтеть, белеть, сереть и чернеть.

— Ну тогда ты, парень, не пропадешь, — сказал капитан и одним махом выкинул за борт неправильного Хренова.

И ложный Хренов, действительно, не пропал. Как только к нему приближались акулы, он то синел морскою волной, то зеленел, будто островок водорослей, то краснел, как тряпочка, выброшенная за борт.

Глава восемнадцатая

Старые матросы

В эту ночь мы не ложились в дрейф.

Хотели было лечь, но Суер не велел.

— Нечего вам, — говорил он, — попусту в дрейф ложиться. А то привыкли: как ночь, так в дрейф, как ночь, так в дрейф. Ложитесь во что хотите, кроме дрейфа!

Ну, мы и не легли. Раздули паруса и пошли к ближайшему острову.

Старые матросы болтали, что это остров «Печального пилигрима».

— Никак не пойму, открыт этот остров или еще не открыт, — досадовал Суер. — На карте его нет, а старые матросы знают.

— Остров открыт, сэр, — отвечал Пахомыч. — А вот пилигрим еще не открыт.

— Да ведь остров назван его именем.

— Не могу знать, сэр. Так старые матросы болтают.

Между тем наши старые матросы собрались возле кнехта и болтали куда ни попадя.

— Я вообще-то люблю пилигримов, — рассказывал Суер, — все ходють, ходють. Но отчего этот пилигрим печалится?