Суфии: Восхождение к истине

Только меня можно назвать верующим или христианским отшельником. Осадок от вина, кравчий, поэт, арфа, музыка, возлюбленный, свеча, вино и радость опьянения — все это я. Семьдесят две веры и секты в мире на самом деле не существуют: Богом клянусь, всякая вера и секта — это я. Земля и воздух, вода и огонь, более того, тело и душа — и это я. Истина и ложь, добро и зло, легкость и трудность с начала и до конца, знание и изучение, аскетизм, благочестие и вера — это я. Будь уверен, что огнедышащее преддверие ада и сам адский огонь, и рай, и Эдем, и гурии — это я. Земля, и небо, и все, что есть на них, ангелы, пери, джинны и все люди — это я».

Руми разрушил ограниченность обычного сознания. Теперь он может видеть все в истинном свете, понимать близость и единство внешне различных вещей, осознать предназначение человека, и в особенности суфия. Все это стоит гораздо выше того, что обычно называют мистицизмом.

Перед лицом многочисленных и победоносных мусульманских фанатиков было далеко не безопасно, подобно суфиям, утверждать, что реализация человеческих возможностей связана, прежде всего, с внутренним миром человека и не имеет ничего общего с исполнением определенных вещей и отказом от исполнения других. Вместе с тем суфии считали, что для того, чтобы стать силой, способной влиять на все человечество, мистицизм не должен носить столь секретный характер.

Суфии традиционно считали себя наследниками одного единственного учения, принимавшего в зависимости от обстоятельств множество различных форм, которое можно было сделать инструментом развития человека. Один из суфиев писал: «Наши души были опьянены вином бессмертия еще до того, как в мире появились сады, виноградные лозы и виноград».

Основа для широкого распространения суфийской мысли и деятельности была заложена мастерами классического периода, охватывающего около восьми веков после возникновения ислама (примерно с 700 до 1500 г. н. э.). Суфизм был основан на любви, его деятельность направлялась с помощью динамической силы любви, он находил выражение в обычной жизни человека, поэзии и работе.

Между суфизмом и исламом не могло быть никаких внутренних противоречий, т. к. суфии считали ислам проявлением существенного взлета трансцендентального учения. Суфизм использовался для поддержания контакта с внутренней реальностью ислама, а также любой другой религии или истинной традиции.

В своих «рубаиат» великий суфий Хайам уделяет особое внимание внутреннему опыту, который не имеет никакого отношения к теологической версии того, что люди по ошибке считают истинной религией:

В обители и келье, монастыре и синагоге Одни страшатся ада, другие мечтают о рае, Но в сердцах у тех, кто постиг Божественные тайны, Нет места таким фантазиям.

Стадия, в которую вступило то, что мы называем суфизмом, характеризовалась различными условиями и окружением, но была единой в смысле преемственности учения. Косные церковники-формалисты могли отрицать этот факт, но они не играли особо важной роли, ибо «тот, кто видит всю картину, может и понять ее и послужить ей». Профессор Е. Дж. Броун поясняет: «Даже настоящие суфии во многом отличались друг от друга, т. к. их система была сугубо индивидуальной и мало расположенной к пропаганде. Полностью развитый ариф (познавший или адепт) преодолевал многие ступени и проходил долгий курс обучения под руководством различных пиров и муршидов (духовных наставников), прежде чем обретал познание (ирфан), с точки зрения которого каждая существующая религия является более или менее верным отражением великой и лежащей в основе всего Истины, с которой он в конечном итоге вступил в контакт. Он не считал ни возможным, ни желательным передавать свое понимание этой Истины никому, если не считать тех немногих, кто благодаря такой же подготовке, был способен к ее восприятию».