Суфии

Среди арабов, а также мусульман Индии и Пакистана Руми почитается мистическим мастером высочайшего ранга, невзирая на то, что, по его утверждениям, учения Корана следует понимать в аллегорическом смысле, тогда как Коран в целом имеет семь различных смыслов. Влияние Руми едва ли можно измерить, но следы его воздействия можно обнаружить в литературных и философских произведениях различных школ. Даже доктор Джонсон, хорошо известный своими неблагосклонными высказываниями, сказал о Руми: «Он раскрывает перед странником секреты Пути Единения и снимает покровы с тайн Пути к Вечной Истине».

Менее чем через сто лет после смерти Руми в 1273 году, его произведения приобрели такую известность, что Чосер в некоторых своих работах ссылался на них, так же как и на учения духовного предшественника Руми – Аттара Химика (1150–1229/30). Даже при поверхностном обзоре многочисленных ссылок на арабские материалы в работах Чосера можно обнаружить суфийские влияния литературной школы Руми. Фраза из Чосера: «Когда бьют щенков, львы извлекают уроки», по сути, является почти дословным переводом арабской поговорки: Удхриб эль-калба ва йята аддаба эль-фахду («Побей собаку – научится вести себя лев»). Эта поговорка используется как тайный пароль Крутящихся дервишей. Чтобы ее правильно понять, надо знать игру слов, которая лежит в основе ее хождения среди дервишей. При написании этой фразы используют именно эти слова (собака и лев), но в устной речи применяются сходные по звучанию слова. Вместо того чтобы сказать «собака» (калб

[k]), суфии говорят «сердце» (калб [q]), а вместо «льва» (фахд) – произносят «невнимательный» (фаХыз

). Теперь смысл фразы изменяется: «Ударь сердце (суфийские упражнения), и невнимательный (ментальные способности) будет вести себя правильно».

С этого призыва начинаются «бьющие по сердцу» телодвижения, в которых дервиши ордена Мевлеви (Крутящиеся) используют физические стимулы и концентрацию.

Связь между «Кентерберийскими рассказами» как аллегорией внутреннего развития и «Парламентом птиц» Аттара заслуживает внимания. Профессор Скит напоминает нам, что у Чосера, как и у Аттара, в паломничестве принимает участие тридцать персонажей. Симург, по-персидски означает «тридцать птиц», поэтому метафора о тридцати паломниках, ищущих мистическую птицу Симург, в персидском произведении имеет смысл.[30]

Однако в английском языке невозможно так же обыграть это число. Количество паломников, фигурирующих у Аттара, из-за требований рифмы сохраняет и Чосер, но в «Кентерберийских рассказах» оно уже лишено двойного значения. «Рассказ торговца индульгенциями» также можно найти у Аттара, а историю о грушевом дереве – в IV книге суфийского произведения Руми «Маснави».

Руми оказал значительное идейное и литературное влияние на Запад. Благодаря тому, что в наше время большинство его трудов было переведено на западные языки, это влияние еще более усилилось. Но если он «поистине является величайшим мистическим поэтом в истории человечества», как называет его профессор Арберри, то сами стихи Руми, в которые он вложил так много своих идей, можно по-настоящему оценить, только если читать их в оригинале. Однако идеи и методы, используемые Крутящимися дервишами и другими школами, испытавшими влияние Руми, не являются столь уж недоступными при условии, что человеку ясен способ изложения эзотерических истин.

Существуют три документа, по которым внешний мир может изучать деятельность Руми. Важнейшим произведением Руми является «Маснави-и-Манави» (Духовные двустишия»). Оно состоит из шести книг и отличается такой поэтичностью и силой воображения, что чтение его в оригинале вызывает странное и сложное чувство восторга в сознании слушателя.

Руми писал эту книгу сорок три года. Особое сплетение идей, формы и манеры изложения не позволяет рассматривать ее как чисто поэтическое произведение. Как отмечает профессор Николсон, любители традиционной поэзии не найдут здесь поэзию в привычном смысле. Мимо них пройдет воздействие особой формы искусства, созданной Руми с целью передачи понятий, не имеющих, как считает автор, аналогий в обычном человеческом опыте. Не обращать внимания на это замечательное достижение – все равно что пытаться ощутить вкус варенья заочно.

Уделяя чрезмерное внимание тонкой поэтичности в океане «Маснави», Николсон подчас отдает предпочтение формальным достоинствам стихов.

Вот что он пишет в своем введении к поэтическому сборнику («Избранное из Дивана Шамса Табризи», стр. XXXIX): «Поэтические достоинства «Маснави» необычайны, но читателям придется пробираться через нравоучительные басни, диалоги, толкования Корана, метафизические тонкости и моралистические увещевания прежде, чем случай выведет их на безупречную и изысканную песнь».

Для суфия, а может быть и для любого другого человека, эта книга звучит как голос из другого измерения, который в определенном смысле исходит из глубочайших тайников его я.