Картер считал, что соглашение по ОСВ должно было включать значительное сокращение уровней ракет и бомбардировщиков с упором на сокращение ракет наземного базирования, и особенно советских тяжелых ракет (почти наполовину). Это также давало преимущество США, так как у них в отличие от нас было значительно больше стратегических ракет и средств воздушного базирования. Конечно, все это вместе могло еще быть предметом дальнейших переговоров, но Москва хорошо знала, исходя из своего давнего опыта переговоров и сложности новых вопросов, что для достижения такого широкого соглашения потребовалось бы гораздо больше времени, чем для завершения соглашения на базе владивостокских договоренностей. К тому же развитие военной технологии явно опережало сложные переговоры.
Разногласия по разным подходам к проблеме ОСВ привели к провалу поездки Вэнса в Москву, которая состоялась в марте, что негативно сказалось на наших последующих отношениях с Картером.
Через три дня после моей встречи с президентом, то есть 4 февраля, Брежнев, как я и рекомендовал, прислал Картеру письмо, в котором призывал как можно скорее заключить соглашение по ОСВ на основе владивостокских договоренностей.
Брежнев отмечал далее, что он так же, как и Картер, придает особое значение вопросу об их личной встрече. Забегая вперед, надо сказать, что вопрос об этой встрече затрагивался неоднократно в их переписке в течение года, но так и не нашел своего практического воплощения до 1979 года. Дело в том, что советское руководство, по существу, связывало такую встречу с необходимостью заключения договора об ОСВ. Оно надеялось таким образом оказать давление на Картера, подтолкнуть его ускорить подписание договора, учитывая, что вопрос о встрече был впервые поставлен в переписке по инициативе самого Картера.
Я лично думаю, что это было просчетом, ибо ранняя встреча на высшем уровне – даже без подписания соглашения по ОСВ – могла устранить или поправить перекос, который возник в советско-американских отношениях с самого начала новой администрации и затем постоянно давал о себе знать.
15 февраля Картер ответил развернутым письмом. Оно вызвало весьма отрицательную реакцию в Москве. В нем он подробно излагал свои новые взгляды на вопросы радикального ядерного разоружения, выходя при этом далеко за рамки владивостокских договоренностей (по существу, предлагая другой договор и оставляя за рамками договора об ОСВ-2 для последующих переговоров крылатые ракеты большой дальности: в этой области США тогда были впереди). Упоминалась даже возможность инспекций на местах, что было совсем неприемлемо для Москвы в тот период. Так усиливалось впечатление, что Картер умышленно выдвигал такие предложения, чтобы набрать пропагандистские очки. Короче, все более очевидными становились расхождения относительно путей достижения соглашения по ОСВ и содержания самого соглашения.
Тем временем усиливались разногласия и по вопросу о диссидентах в СССР, который становился постоянным раздражителем в наших отношениях.
У меня сложилось впечатление, что публичное братание Картера с диссидентами вызывало озабоченность Госдепартамента. Так, зам. госсекретаря Хартман заметил («как профессионал профессионалу»), что он предвидит большие трудности в наших отношениях в связи с позицией нового президента в вопросе о диссидентах.
Вэнс в неофициальном плане также высказал мне растущее опасение, что все это может отрицательно сказаться на переговорах по ОСВ (впервые в наших отношениях вопрос о правах человека вышел на официальный уровень).
И хотя госсекретарь явно выражал сомнения и даже опасения насчет разумности соответствующих публичных заявлений администрации, Картер не собирался отходить от занятой им позиции, во-первых, потому, что он в ходе предвыборной кампании «обещал» публично выступать в защиту прав человека, и, во-вторых, потому, что в этом вопросе на Белый дом оказывали сильный нажим конгресс и другие влиятельные круги.
Впоследствии в своих мемуарах Бжезинский не без гордости отметил, что с самого начала увидел в правах человека и диссидентах в СССР хорошую «возможность поставить Советский Союз идеологически в положение обороняющегося». Интересна реакция некоторых влиятельных американцев на этот аспект политики Картера.
Нельсон Рокфеллер в беседе со мной выразил опасение по поводу того, как скажутся публичные заявления Картера о правах человека на советско-американских отношениях. «Я думаю, – сказал он, – что это большая ошибка Картера, которая негативно скажется на разных аспектах, даже в тех областях, где сам Картер хочет договоренности». Картер, добавил он, уверен, что все это ему «сойдет с рук» ввиду стремления Москвы к разрядке.
Президент компании «Кока-кола» и близкий друг Картера Остин рассказал мне, что он посоветовал президенту «сбавить тон» по правам человека. У него сложилось впечатление, что Картеру очень нравится паблисити, которое он получает в США, когда публично высказывается по такому вопросу, однако он явно недооценивает долгосрочные негативные последствия этого курса для отношений с СССР.