Сухэ-Батор

Атаковать его с ходу нечего было и думать. Тревожная ночь легла на притихшие степи. Где-то поблизости был противник, он мог нагрянуть внезапно. Цирики, как только слезли с коней, сразу же повалились на землю, даже не подложив седла под головы. И поднять изморенных походом бойцов не могла никакая сила.

Не спал только Сухэ. Он и сам был измотан до крайности, но сейчас спать было нельзя. У Бабужаба сытые, откормленные кони, японские пушки, немецкие винтовки. Бабужаб был неуловим, как степной ветер.

В эту ночь Сухэ через каждый час проверял караулы, а когда заставал дремлющего цирика, то отсылал его в лагерь, а сам становился вместо него.

Началась жизнь, полная тревог, стычек с врагом. Сухэ лично сам ходил в разведку, стремясь выведать намерения противника. Опасные вылазки в тыл войск бандитов дали многое. Теперь Сухэ знал, с кем имеет дело. На левом берегу Халхин-Гола расположился так называемый министр Даржья со своим чахарским полком. Полк насчитывал более тысячи всадников. Это были главные силы Бабужаба. Если бы удалось скрытно подойти к ним и застать врасплох, можно было надеяться на успех. Бандиты пировали. У майханов — палаток — догорали костры, неподалеку паслись стреноженные кони. Из майханов доносились женский визг и ругань. Награбленное добро было навалено на двухколесные телеги.

Халхин-Гол… Восточный рубеж автономной Монголии. Дальше была Барга, Большой Хинган…

Войско Даржьи не отличалось высокой дисциплиной, — это сразу же отметил Сухэ. Так могли вести себя лишь те, кто привык к полной безнаказанности, верил в свое лихое счастье. Даржья и его командир полка гун Самбу явно не торопились развертывать боевые действия. Они, по-видимому, считали, что монголы не посмеют напасть на них, хотели взять своего противника измором, подождать, когда у него кончится продовольствие. Население откочевало из этих мест, и снабжение монгольских войск становилось неразрешимой проблемой. Сухэ доказывал, что с выступлением медлить нельзя. Он был уверен в своих людях.

Нигде, как в боевой обстановке, узнается характер каждого. Цирики рвались в бой. Один лишь заместитель министра Баяр никуда не рвался. В своей высокой шапке джанджина, в мундире русского офицера— синих, как небо, штанах и хромовых, сверкающих, словно зеркало, сапожках — он гарцевал на сером коне, ввязывался во всякое дело, кричал, брызжа слюной, раздавал направо и налево удары плетью. Этот недалекий человек наивно полагал, что один вид его должен внушить страх Бабужабу и его шайке. О тактике современного боя он не имел ни малейшего представления.

И когда была намечена операция против чахарского полка Даржьи, Баяр оставил себе всего лишь небольшой резервный отряд. Ввязываться в кровопролитную драку ему не хотелось.

— Ты, Сухэ, искусный батыр, сам министр отметил тебя в приказе, — говорил он насмешливо-льстивым голосом, — на тебя вся надежда войск прославленного Хатан-Батора Максаржаба.

— Наш министр любит говорить: лучше рухнуть скалой, чем сыпаться песком, — с улыбкой отвечал Сухэ.

Используя долины, заросшие солянкой, и сухие русла, Сухэ повел свой отряд к Халхин-Голу. Стояла лунная ночь. Охранение противника удалось снять бесшумно. Сухэ думалось, что половина дела сделана.

Все погубил цирик Даши. Этот Даши вообще не отличался дисциплинированностью и, как подметил Сухэ, был трусоват. Этот Даши заметил конный разъезд врага. Вместо того чтобы пропустить разъезд, он открыл по нему стрельбу, вообразив, что всадники гонятся за ним. В лагере Даржьи поднялся переполох. Первым движением Сухэ было пристрелить здесь же на месте цирика, наделавшего столько бед, но он сдержался. Требовалось срочно принимать решение.

— Вперед! За мной! За Монголию!..

Конь вырвался вперед, Сухэ, размахивая клинком, врезался в гущу врагов.

— Кху! Кху! Кху!.. — отозвались цирики. Это был древний клич воинственных монголов, пронесенный сквозь века.

Первый налет монгольской конницы произвел большое опустошение в рядах чахаров. Но превосходство в силах все же оставалось на стороне Даржьи и Самбу. К утру чахары стали теснить отряд Сухэ. Небольшая пушка, установленная «а высоком бархане, хотя и не наносила большого урона, но ее беспрерывный гул наводил панику на некоторых слабовольных цириков.

За большим камнем прятался солдат Даши. Сухэ подъехал к нему, схватил за шиворот, вытащил из-за укрытия:

— Так-то ты проявляешь солдатское мужество! Вместе с Очиром и Цэндэ ползи к тому бархану. Нужно уничтожить орудийный расчет. Не выполнишь — расстреляю!

Под суровым взглядом командира Даши сжался, а потом, вынув из-за голенища гутула нож в деревянном чехле, кинулся к бархану выполнять приказание.

Оправившись от первого удара, чахары перешли в наступление. Это была яростная лавина, которая неудержимо катилась по степи. Оскаленные лошадиные морды, перекошенные злобой темные лица чахар, сверкающие кривые сабли, длинные пики…

Река Тола близ Урги.

Монголка в старинном наряде.

Буддийский лама-монах.

Ламаистский монастырь в Урге.