Читаем Сухэ-Батор полностью

Он порылся в бумагах и вытащил несколько номеров газеты. Пока зайсан убирал со стола чашки, Сухэ-Батор внимательно просматривал газету. Давно ли эта газетка высмеивала феодальные порядки? Теперь она обливала грязью большевиков, восхваляла аньфуистов, расточала любезности Чен И.

Попался старый, пожелтевший номер. Он относился к концу 1918 года. В то тревожное время в Монголии стали появляться новые беженцы, не похожие, на прежних: русские рабочие и крестьяне, семьи советских работников. Они спасались от белогвардейцев, временно подавивших советскую власть в Сибири и на Дальнем Востоке. Газетка злорадствовала по этому поводу, прославляла колчаковцев.

— Врага нужно знать! — сказал Сухэ-Батор Жамьяну. — Все номера газеты, какие удастся достать, прошу сохранять для меня.

После того как Сухэ-Батор узнал о пролетарской революции в России, одна мысль все время не давала ему покоя: как это все могло произойти? Царизм, горнозаводчики, фабриканты, помещики, купцы, огромная армия с генералами и офицерами — все это казалось несокрушимым. И вот это рухнуло, власть взяла беднота, рабочий люд. Все это походило на. огромное чудо. Вокруг России лютовали капиталисты Англии, Франции, Америки, Японии, грозили пушками и танками, бомбами. А Россия стояла, будто волшебная гора. Теперь вот доходили слухи об успешном наступлении Красной Армии на Восточном фронте… Армия рабочих и крестьян теснила Колчака, туго приходилось и японским интервентам на Дальнем. Востоке. И Сухэ-Батор верил: советская власть победит. Где она, та сила, что подняла народ на борьбу? И ответ приходил сам собой: партия, Ленин…

Разве не он, Сухэ, говорил цирикам в Худжирбулане, что если двое дружны — они подобны каменному утесу, и что если двадцать совещаются — их мудрость равна сорока умам? Нужна партия, группа людей, преданных революции.

От подобных дум захватывало дух. В том, что единомышленники найдутся, Сухэ-Батор не сомневался. Взять того же зайсана Жамьяна… А мало ли испытанных огнем людей в Худжирбулане! Как на военных учениях, а потом в бою, Сухэ-Батор всегда стремился определить направление главного удара, так и сейчас он старался понять, против кого направить первый удар. Главным врагом были аньфуисты — коварные, беспощадные гамины, вооруженные до зубов. Их ненавидели даже князья и чиновники.

— Надеяться на то, что объявится новый Гэсэр, искоренитель десяти зол, и уничтожит гаминов, не приходится, — сказал Сухэ-Батор Жамьяну. — Будем действовать сами. Нужно привлечь к нашему делу мелких чиновников, писцов, военных из нижней палаты князей.

Вскоре Сухэ-Батору удалось с помощью зайсана Жамьяна встретиться кое с кем из нижней палаты. Обе стороны долго прощупывали друг друга. Имя Сухэ-Батора и его дела хорошо были известны чиновникам. Молодой командир бесстрашно защищал автономию у Халхин-Гола, а сейчас был сторонником независимости. Это хорошо. Но не вздумает ли он, по примеру русских, пойти в своих делах дальше? Чиновникам нужна была автономия во главе с богдо-ханом.

— Потом разберемся, — посмеивался Сухэ-Батор. — Сейчас самое главное — отклонить «шестьдесят четыре пункта» Чен И, сохранить автономию. Вы должны действовать в палате, а я обещаю поддержку цириков и офицеров. Аньфу начнут с разгона монгольской армии, а кончат тем, что сгонят с престола «солнечно-светлого». Мы должны общими силами помешать им.

Такие речи устраивали чиновников, и они заключили временный союз с Сухэ-Батором. От его рослой, широкоплечей фигуры, больших глаз с веселой хитринкой исходила сила. Он знал, что делал. Недаром он любит повторять: «Когда делаешь дело, доводи его до конца, если на твоем пути даже тысяча препятствий»…

Для Сухэ-Батора чиновники и писцы были всего лишь попутчиками. Он знал, что целиком полагаться на их слово нельзя. Им нет никакого дела до нужд народа. За революцией они не пойдут. Но сейчас они были нужны, на них следовало опираться. Они могут проводить разъяснительную работу среди остальных членов нижней палаты. Сухэ-Батор понимал, что бороться с иноземными захватчиками можно лишь сообща, привлекая на свою сторону всех недовольных оккупационным режимом. Он искал преданных людей. Он их нашел и в Худжирбулане, и в нижней палате богдо среди чиновников, и даже среди обедневших князей. Постепенно образовался кружок из двадцати человек. Состав его был неоднороден как по социальному положению, так и по взглядам. Наряду с аратами, цириками и офицерами сюда входили видные чиновники Данзан, Дэндыб, Догсом, Галсан и другие. Но все они сходились в одном: нужно изгнать китайские войска с монгольской территории и сохранить автономное правительство. Левое крыло кружка во главе с Сухэ-Батором стояло за народную революцию. Данзана, Дэндыба и Догсома вовлек в кружок учитель Жамьян. Эта маленькая группка действовала еще до образования кружка. Это они обратились к русскому послу Орлову с петицией, требуя защиты от китайских войск. Орлов, который уже был связан с китайцами, рассмеялся Данзану в лицо:

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное