Сумеречные Врата

— Нет, ты меня послушай, — настаивал Зеленушка глядя на нее круглыми глазами. — Его деньжата ты уже прикарманила, а если тебе этого мало, что еще остается? Разве что выкуп? Хотя это не выгорит, здесь нет ученых нацарапать писульку. Увы!

— Еще одно слово, и я выгоню тебя на улицу, живи как хочешь! — Мальчишка промолчал, и Шишка добавила: — Со всем твоим выводком!

Испуганные детишки зашмыгали носами.

Сценка была не лишена интереса, но Ренилл не мог сосредоточиться на ней. Голова опять кружилась, а веки, словно свинцовые, закрывались помимо воли. Он дал им сомкнуться, и тотчас же умер для этого мира.

Вновь он проснулся уже в серых сумерках. Вокруг никого не было. В горле снова пересохло, но все же он чувствовал себя более-менее здоровым, хотя по-прежнему неприлично слабым, что и обнаружилось, когда он попытался дотянутся до кувшина с водой. Не то что не встать, даже не сесть толком. Все, на что его хватило, это проползти на четвереньках несколько ярдов запекшейся грязи, отделявшей его от глиняного сосуда. Когда Ренилл, наконец, добрался до цели, ему пришлось передохнуть, прежде чем зачерпнуть ковшиком воду и жадно выпить.

Так-то лучше. В голове прояснилось, и горло не так дерет. Зато есть хочется, как никогда прежде. Ренилл попил еще и распластался рядом с кувшином, пытаясь занять голову чем-нибудь, кроме мысли о грызущей боли в животе.

Сколько вопросов. Вивури… избавился ли он от них? Как видно, жрецы просто не могли представить, чтобы беглец, даже в последней крайности, вздумал искать приюта в жилище Безымянных. Мимо этого оскверненного места они постарались пройти побыстрее, не задерживаясь, и с тех пор прошло… Несколько часов? Или дней? Ренилл плохо представлял себе, сколько он пролежал здесь. И сколько пройдет времени прежде, чем они догадаются вернуться по собственным следам. Конечно, они и не подумают осквернить себя, ступив на эту зараженную землю, но убедившись, что беглец здесь, они могут поставить постоянный караул, А скорее, просто пошлют через стену равнодушных вивур, благо ящерки ничуть не смущаются кастовыми различиями.

Лучше поскорее убраться отсюда. Вернуться в резиденцию, сообщить во Труниру обо всем, что узнал. Возможно, его сочтут лжецом или безумцем, но по крайней мере, с этим делом будет покончено. Отличный план, у него всего один недостаток — пока и думать нечего о том, чтобы куда бы то ни было уйти. Ему и на ноги-то не встать, не то что прошагать несколько миль, а в кармане ни единого цинну, чтобы нанять самый жалкий фози.

Значит, сообщить о себе. Написать записку. Чем? И на чем? У неграмотных Безымянных не найти ни пера, ни чернил. Растворить остатки краски, если Шишка не все украла, и написать на оторванном клоке рубахи? Может, и удастся. Но только как передать? Денег заплатить посланцу — нет, а вряд ли кто поверит, что ему заплатят после. Может быть, если предложить необычайно щедрую награду, кто-нибудь и соблазнится попытать счастья?..

Рядом что-то шевельнулось, и Ренилл повернул голову. У края навеса стоял маленький Слизняшка, сжимая грязными лапками миску овсянки.

— Для Бежимянного с жапада, — прошепелявил Слизняшка и, запустив пальцы в миску, черпнул размазни и отправил ее в рот. Как истинный дикарь, мальчишка явно не видел в своем поступке ничего неприличного. Он просто попробовал еду, прежде чем поставить миску наземь рядом с увечным.

— Спасибо. — Приподнявшись на локте, Ренилл заглянул в миску. Немного сероватой вязкой размазни, еще сохранившей отпечатки пальцев Слизняшки. Зрелище не из приятных, но Ренилл был так голоден, что у него слюнки потекли при виде пищи. Ложки не оказалось, так что пришлось последовать примеру мальчишки. Ренилл окунал пальцы в миску и облизывал их, чувствуя, как понемногу стихает боль в желудке.

Слизняшка наблюдал за ним, приоткрыв рот. Наконец он не выдержал и сказал:

— Офтавь мне.

— Опоздал, малыш. Я уже все съел.

— Дай мне!

— Ничего не осталось. Видишь? — Ренилл предъявил ему пустую миску.

— Не чефтно! Шкажу маме. Тогда пожалееф!

— Но ведь…

— Ну, жмеиное брюхо, ну погоди, вот увидиф… — Слизняшка выскочил из-под навеса, с воплями призывая мать.

Ренилл некоторое время прислушивался к затихающим вдали завываниям, но потом отвлекся, вылизывая миску до блеска. К тому времени, как он покончил с этим занятием, Слизняшка вернулся вместе с матушкой. Рядом с Шишкой стоял немолодой мужчина, бледный и унылый. Его лицо выражало безнадежную покорность и равнодушие ко всему на свете.

— Съел, — отметила Шишка. — То немногое, что у нас осталось, они готовы взять. Таковы Высокочтимые.

— Он съел все! — наябедничал Слизняшка.

— Дети авескийцев голодают…

— Только не этот, — буркнул Ренилл.

— …А пришельцы с запада знай себе берут и думать не думают о нашей нужде, — заключила Шишка.

— Добрая женщина, ты ведь прекрасно знаешь, что я сейчас без гроша. Однако если ты отнесешь, или пошлешь кого-нибудь отнести записку в вонарскую резиденцию, думаю, ты можешь смело рассчитывать…

Шишка не слушала его.