Сумеречный сказ

– Достанется шибко тебе от родных, – проворчал богатырь, желая отговорить упрямицу от задумки опасной. Боялся он за нее.

– Им до меня дела нет, – вздохнула Настасья и поведала историю свою: – Сиротой я осталась, живу теперь с дядькой и семьей его. Отца моего, Микулу, в битве сразили пару зим назад, а мать отродясь не знала. Теперь замуж хотят сосватать, да токмо в деревне нашей меня любой мужик боится.

– Почему? – изумился Добрыня.

– Потому как батюшка мой – Микула Селянинович, богатырь прославленный.

Диву дался Добрыня: не раз слыхивал он про сего удальца, который силой обладал неимоверной, одначе про гибель его не ведал совсем, как и про дочь-поленицу – девицу с талантами витязя истинного.

– Стало быть, ты посему такая.

– Это еще какая?

Надменно на него Настасья посмотрела, взглядом тяжелым одаривая.

– Э-э… волевая?.. – замялся Добрыня, поздно сообразил, что вслух ляпнул.

Настасья головой покачала.

– От отца мне силушка досталась могучая, оттого боятся меня и слово поперек не скажут. Рвалась я сама Змея погубить, когда уж второй витязь не вернулся, но третий храбрец слушать меня даже не стал: грубо обозвал и на смех поднял. Вот настоящая потеха была для наших завистников да глупцов! Но ты мне иным показался. – Добрыня поднял на нее взгляд. – Добрым, что ли. Глаза у тебя выразительные: ничего не скроешь, что в душе творится.

Засмущался богатырь: частенько ему такое говорили – копия отца родился, а тот уж помыслами всегда честен был.

– Поэтому я здесь, – продолжила Настасья. – Не желаю боле скрываться или на поводу у кого бы то ни было идти. Ежели погибну, то во имя защиты себя и других от чудища. Поэтому я с тобой пойду и буду биться, стрелы пускать. А если ты не согласен, то я все равно слушать не стану и своего добьюсь!

Суровой и строгой она казалась, но отчего-то совсем не было страшно Добрыне. Доселе не встречал он храбрых полениц, а теперь одна из них рядом сидела и смотрела очами зелеными на мир, не страшась ни гибели возможной, ни чудовища. Сам не заметил Добрыня, как залюбовался Настасьей и как тепло на сердце стало.

На следующий день добрались они дорожками окольными и сложными до скалы, хмуро взирающей на непроходимый лес. У подножья горы пещера виднелась, от которой будто туман черный клубился. Дурное предчувствие в груди умоляло воротить назад, но ни один не дрогнул пред ликом опасности.

– Как думаешь, он там обитает? – прошептала Настасья, коня в сторону отводя.

– Змей не один, а вместе с ведьмой, что его в чудовище и превратила, – наскоро пояснил Добрыня, мысленно оплеуху себе давая – вчера стоило обо всем рассказать, а не любоваться блеском кос девичьих.

Выслушала его внимательно Настасья и заключила:

– Значит, надо выманить их обоих, но, думается мне, что эта ведьма…

– Маринкой ее зовут, – подсказал богатырь.

– Что ж, Маринка просто так из пещеры не выйдет: будет оттуда колдовать и портить нам честный бой, – рассуждала Настасья. – Тогда я проберусь внутрь и убью ее, а ты отвлекай Змея и постарайся не погибнуть.

Изумился Добрыня речам таким вольным и уверенным, а слов ответных не находил.

– Не волнуйся за меня, – поленица засучила рукав рубахи, показывая простенький шнурок на запястье. – Это все, что от батюшки осталось, но даже такой простой оберег сил мне даст и защитит. – И пока богатырь собирался с мыслями, натянула проворно Настасья на себя кольчугу, что все это время в сумке у коня лежала, и скрылась с мечом в лесном полумраке.

Сетуя на упрямицу и на самого себя за то, что позволил Настасье увязаться следом, вышел Добрыня на поляну, не видя более смысла скрываться да по кустам отсиживаться. Уж лучше пускай Змей его тут встретит, чем заприметит притаившуюся в тени поленицу.

– Выходи на бой честный, окаянный! – прокричал богатырь. – Сразись со мной, Змей, прими судьбу достойно!

Раздался хохот, округу заполняя. Важно вышагивал из пещеры Кирилл: не изменился он ничуть за это время – семнадцатилетним юнцом все еще сказывался, хоть уже годков пятьдесят должно было стукнуть. То колдовство Маринки его сберегало.

– Что забыл ты тут, витязь непутевый? Смерти, верно, ищешь? – пробасил он голосом замогильным.

– Умрешь сегодня только ты, Змей.

Присмотрелся Кирилл, сощурил очи злые и вдруг загоготал пуще прежнего: признал он в лике Добрыни черты Финиста – врага своего давнего.

– Скажи-ка мне, витязь, как родители поживают? Красива ли все еще Елена, иль старость ее исказила? А здоров ли батюшка твой? Все так же словам жены потакает? – насмехался Змей.

Оскалился Добрыня, но смолчал. Тогда вновь обратился к нему Кирилл:

– Послушай, молодец, слово доброе: уходи отсюда, покуда можешь. Отпущу я тебя, как и отец твой однажды меня прогнал. Долг так возвращу.

– Никогда, – ответил Добрыня. – Я по душу твою пришел и без победы никуда не уйду.

– Это мы еще посмотрим! – рявкнул Кирилл и мгновенно преобразился в дракона с тремя головами. По-прежнему облик его ужас каждому вселял: исполинским телом дракон обладал, когти кривые точно сабли сверкали, клыки любого разорвать в клочья могли, а от трех уродливых голов так и веяло пламенем.