Сумерки

Наверное, в области внешней политики что-то можно было сделать поточнее. Наверное. Но свершилось главное: страна наша перестала быть пугалом. Новая внешняя политика благодатно влияла на оздоровление и внутри страны. Впервые за многие десятилетия люди увидели (по крайней мере на подсознательном уровне почувствовали), что здравый смысл при наличии доброй воли может победить. В этом отношении решения о выводе наших войск из Афганистана, объединение Германии, ядерное разоружение имели фундаментальное значение. Другой разговор, что не все в мире оказались готовыми к этому. Слишком много накопилось инерции, догматизма, опыта упрощенных и вульгарных решений, диктуемых мышлением времен «холодной войны». Надо отдать должное Путину, во внешней политике он определился достаточно точно — на основе здравого смысла и интересов России.

Особый вопрос, намертво связанный с «холодной войной», это образование после мировой войны на восточно-ев- ропейском пространстве «социалистического содружества», возглавляемого Советским Союзом. Сегодня является очевидным, что политика оккупации восточно-европейских стран противоречила интересам СССР и была глубоко ошибочной. Об этом уже написаны сотни книг и статей. Останься эти страны свободными и независимыми, можно себе представить ту степень доверия и дружеских чувств к нашей стране, созданных победой над германским фашизмом. Увы, теперь мы дышим горьким воздухом неприязни, причем расплачиваться за агрессивно-воинственную позицию Сталина приходится рядовым гражданам, новому поколению, которое не имеет к старой политике ни малейшего отношения.

Неестественность формирования так называемого социалистического содружества да еще острые противоречия внутри самого содружества наложили отпечаток сумбура на нашу перестроечную политику. Она сводилась к формуле: «Не до них, своих дел хватает». Иными словами, четко проработанной политики в отношении восточно-европейских стран не было, что говорит о нашем недомыслии, хотя общий стратегический принцип был достаточно ясен, а именно: свобода социального выбора для всех.

Я участвовал в некоторых заседаниях Политического консультативного совета стран бывшего социалистического содружества и должен сказать, что на этих собраниях предельно четко обозначались политические позиции правящих сил. Если руководители Венгрии, Польши, Чехословакии с теми или иными нюансами поддерживали идеи обновления общественной жизни, то руководители ГДР, Румынии, Болгарии упорно отстаивали догматические подходы, требуя решительных мер по дальнейшему укреплению социализма и содружества, обвиняли Горбачева в том, что он ослабил внимание к проблемам социалистического строительства, особенно в идеологической сфере. Подобный же расклад настроений в более острой и выпуклой форме выявился и на совещании идеологических секретарей коммунистических партий, проходившем в Монголии. На этом совещании мне пришлось возглавлять делегацию КПСС. Там ортодоксия лилась через край.

Кризис в руководстве государств содружества нарастал, он обострялся не только в отношениях между лидерами, но и внутри руководящих органов тех или иных государств. Мы постоянно получали информацию о событиях и процессах в правящих партиях. Информационный поток вызывал все новые и новые противоречия и в Политбюро ЦК КПСС. У нас тоже были свои хранители пепла от «революционного огня» в зарубежных странах.

Мы с Михаилом Сергеевичем не один раз разговаривали на эти темы. Где-то в 1989 году он попросил меня съездить в ГДР, Чехословакию, Болгарию и Венгрию, обстоятельно переговорить с партийными лидерами этих стран. Вполне успешной эту поездку я бы не назвал. Если в Венгрии и Чехословакии я встретил понимание, то в ГДР и Болгарии — ни малейшего. С поляками переговоры состоялись в Москве, достаточно успешные.

Тодор Живков рассуждал в том плане, что раз уж мы начали строить социализм, то надо продолжать, хотя в то же время и говорил, что все неудачи на этом пути происходят из-за того, что социалистический эксперимент, вопреки учению Маркса, предпринят в экономически слаборазвитых странах. С Живковым мы беседовали дважды, и оба раза по 3–4 часа.

Эрик Хонеккер пытался убедить меня, что у них, в ГДР, Перестройка прошла еще в 1956 году и они теперь находятся на более высокой ступени развития. На мой вопрос, на какой именно ступени они находятся и по каким показателям, Хонеккер так и не ответил, но упрекнул все же советское руководство в том, что оно мало помогает Восточной Германии в ее конкурентной борьбе с Западной Германией.

Вдвоем с Горбачевым мы в Москве долго беседовали с Николаем Чаушеску и его супругой, но так ни о чем и не договорились. Кстати, Горбачев, объясняя обстановку в СССР перед Перестройкой, сказал, что ход событий мог закончиться и социальным взрывом.

— У нас этого не случится, — заявил Чаушеску. — Мы полностью владеем обстановкой.

Что потом произошло в Румынии, известно всем.