Сумерки разума (СИ)

— Когда ты сказал, что в Ла Пуш не твоя территория, это сильно засело мне в голову. Я приехала на пляж, и там повстречала людей из резервации. Один из них, желая произвести на меня впечатление и напугать, рассказал парочку местных страшилок. И когда я их услышала, мозаика стала складываться. Потом я приехала домой, всё проанализировала, но у меня оставались сомнения, и… — я почувствовала, что сильно нервничаю.

Стрелка спидометра медленно поднялась чуть выше. Эдвард не смотрел на меня и молчал.

— Я стала искать информацию в сети…

— О чём? — вкрадчиво и тихо спросил он.

— О вампирах.

— Нашла что-нибудь?

— Только чепуху и домыслы… Эдвард, — я посмотрела на него беспомощно и открыто, признавая свое поражение, — у меня так много вопросов, что это почти меня убивает.

Эдвард нахмурился, потом медленно выдохнул:

— Так. У тебя появились вопросы? Это всё?

— Не совсем, — я решила быть откровенной до конца, — с той поры я совсем тебя не боюсь.

Он перевел на меня полный изумления взгляд:

— Что?!

— Мне всё равно, что вы монстры. Важно совсем не это…

— Чёрт возьми, а что тогда для тебя важно?

— Важно, насколько огромен этот мир и какое место я в нём занимаю. Всю свою жизнь я была тут словно пассивный зритель — чужой всему и вечно скучающий. Теперь у меня слишком много вопросов.

— Я могу убить тебя или использовать, ты понимаешь? Это не шутки, Белла. С чего ты взяла, что можешь положиться на мои моральные принципы? У меня их практически нет — издержки возраста, знаешь ли. Приходит понимание относительности морали.

— Да, — раздраженно сказала я, — всё верно. Ну и что?

Секунду посмотрев на меня, он покачал головой:

— Господи, да ты и правда ненормальная.

Я смутилась и впервые почувствовала, что готова зареветь. Слышать это от него сейчас оказалось болезненно. Но я заметила, что он улыбается — слабо и печально. Эхом пробормотал:

— Да, ты совершенно чокнутая.

— Это хорошо? — неуверенно уточнила я.

— Мне нравится, — ответил он тихо и рассмеялся. — Но ты же не понимаешь, что тебя может ждать…

— О, ты думаешь, я дура наивная? — слегка язвительно поинтересовалась я. — Может, ты думаешь, что я верю в свою исключительность в твоих глазах? Вообще, как только я поняла, кто ты, до меня дошло, в каком смысле я могу тебя интересовать. Это дико неприятно, но я знаю, что может меня ждать. Ты воспользуешься тем, какое место теперь занимаешь в моём мире, и однажды скажешь мне, что тебе нужно немного моей крови. Знаешь, я дам ее тебе хоть сейчас. Я буду знать, что ты просто меня используешь, но я не смогу отказать тебе. Это бесит. И всё же я это хорошо понимаю.

— Тогда почему ты…

— Да, потому что есть нечто большее, чем мои идиотские переживания, чем сама моя жизнь, гордость или судьба. Потому что есть этот мир, есть настоящая жизнь и истина. Я прикоснусь к ней, чего бы мне это ни стоило, — а потом я поняла, что дрожу от слез. — Даже если ты невыносим. Даже если твой интерес ко мне абсолютно хладнокровен. Даже если я умру. Ты меня не интересуешь, мне вообще плевать, что ты такое… Мне нужно понять, как всё устроено. Мне нужна логика происходящего, чтобы ответить, наконец, есть ли в этом мире для меня место или я… просто тень.

Эдвард заговорил тихо:

— Порой по улице бредешь — Нахлынет вдруг невесть откуда И по спине пройдет, как дрожь, Бессмысленная жажда чуда.

Отчего-то эти незнакомые меткие, волшебные строки подействовали на меня так, словно в грудь вонзили кинжал, смазанный сладким ядом. Я зарыдала почти в голос от того, что кто-то понимал меня. От того, что кто-то когда-то создал эти строки, а теперь, спустя много лет, их произносит человек в машине рядом со мной. Он произносит их так, что я совершенно точно понимаю — Эдвард Каллен никогда не убьет меня. А даже если и убьет, я, кажется, не против.

Он остановил машину и, молча, привлек меня к себе, пока я выплакиваю у него на груди годы неведения, слепоты, тщетных попыток понять мир. Не то чтобы это нас сблизило. Скорее, это было элементарным и естественным диалогом между нами.

— Твоя кровь и впрямь притягательна, но это… не особенно верное определение. Я так сильно хочу тебя укусить, что каждую секунду вынужден контролировать собственные рефлексы. Если не сделаю этого, ты умрёшь, — ровно вымолвил он, отпуская меня и давая салфетки. — Вся моя сентиментальность — это привязанность хищника к своей добыче.

— Я так и поняла, — икая, сказала я. Странно. У меня размазалась косметика, опухли глаза, покраснел нос, я выглядела ужасно, но меня это не волновало. Он не воспринимался мной, как симпатичный монстр. Эдвард Каллен — сфинкс. И я отгадываю его загадки.

— Подожди. Как же ты держишься, если влечение настолько сильное?

— У меня есть на это причина, — ответил он твёрдо. — Я должен остаться в Форксе, а убивать тебя нельзя. И мне нужно терпеть, выхода нет.

Теперь мне стало ясно, что его мучило всё это время. Ясно, почему он резко отходил от меня, торопился уйти от меня с каждого урока. Он берёг меня, а я порой…