Сумерки разума (СИ)

Я снова закрыла лицо руками. Мне хотелось спрятаться от всего мира. Когда я открыла глаза, Эдвард был рядом. Он сел подле меня на диванчик.

— Ты мне не нравишься, и я не хочу, чтобы ты тут был, — прошептала я.

— Но я здесь. И буду рядом еще долго, — вымолвил он. — Так надо.

— Как скажешь, — устало и безразлично произнесла я.

Мне многое хотелось у него узнать, но я поняла, что он не ответит. Мне стало обидно от этого. И от того, что я не понимаю смысла происходящего. Но плакать при нём я не собиралась. Странно, он ведь спас мне жизнь уже раза три, но я никак не могла доверять ему. Я не могла доверить ему свои слезы. Вероятно, он и сам прекрасно это понимал.

— Готовы заказывать? — улыбка официантки источала мёд. Эдвард снова вопросительно на меня посмотрел, но я покачала головой.

— Она будет грибные равиоли.

— Вот уже второй раз вы явно заказываете не то, что хочет ваша спутница, — смущенно улыбнулась официантка.

— Она будет грибные равиоли, — отчетливо повторил Эдвард, отвечая на этой зеркальной улыбкой. Тон его сделался бархатным, словно облачал собой стальной кинжал. Девушка ушла от нас обиженной.

— Запихивать в меня собираешься? — пробормотала я.

— Ты бледная, почти как я. Тебе надо поесть или утром будет плохо.

— А ты не умеешь заботиться, верно?

— Я даже не собираюсь. Просто контролирую ситуацию, — теперь его голос был бесстрастен.

— Сколько тебе лет? — спросила я.

— Много. Пей колу, — сумрачно приказал он.

Я сделала глоток и неожиданно сказала то, что вертелось у меня в голове последние полминуты.

— Какова суть естественного отбора в человеческом обществе?

— Что? — нахмурился он.

— Я слабая, — ровно вымолвила я, пытаясь соображать. — Я не пригодна для материнства и решила так сама. С точки зрения здравости своего рассудка, подозреваю, что у меня есть ряд довольно странных фобий и зацикленность на сверхценных идеях. Я тяжело приспосабливаюсь и адаптируюсь. Я построила себя такой сама, — добавила я, словно припечатав этой фразой всё выше сказанное. — Теперь осталось только стать сильнее. Я хочу быть, как ты.

Странно, насколько быстро меняется его мимика. Только что он спокойно и серьезно меня слушал, а теперь зрачки его расширились, как у взбесившегося кота, брови сдвинулись к переносице, губы презрительно изогнулись:

— Забери свои слова назад.

Я выдержала на себе его взгляд и ответила:

— Нет, — пока он меня не уничтожил, я пояснила: — Быть, как ты — значит быть способной дать отпор событиям.

Он словно что-то вспомнил, его лоб чуть разгладился:

— Ты не стала бежать.

— Да…

— Почему? Ты должна была бежать. Это нормально. И у тебя, кстати, был шанс.

— Я не смогла себя заставить, — медленно вымолвила я. — Мысль о бегстве была для меня… хуже смерти.

Теперь он удивился:

— То есть?

— Бегут только слабаки и трусы.

— Белла, это безумие… — он попробовал рассмеяться, но, увидев моё лицо, не стал и вздохнул: — Мне только начало казаться, что ты становишься для меня предсказуема, и вот опять. Огорошила.

— Я это понимаю, — мягко перебила я, медленно кивнув. — Но изменить это не смогу, такова моя природа. Если я и способна бежать, то просто не всегда. Я просто стою на месте и жду нападения, думая, как защититься.

— Потому что тебе некуда бежать.

Я почувствовала, как тоненькая дрожь прошлась по моим плечам от его слов и тона, каким это было сказано. Эдвард улыбнулся:

— Дичайшее несоответствие внутренних и внешних качеств. Как, скажи на милость, при своей хрупкой конституции в тебе помещаются инстинкты льва? Да еще и так нелепо… так не вовремя себя показывающие. Ты бы погибла в том переулке.

— Поэтому я и обязана стать сильнее. У меня нет выбора. Я должна быть, как ты.

— Мне нужно подумать над этим, — сказал Эдвард, а потом тихо рассмеялся.

— Что?

Меня поразил этот его смех. Он был настоящий. Это был смех не его маски-подростка, не показательная насмешка для меня.

— Интересный ты человек.

— Я так и думала, — усмехнулась я.

Настал его черед удивленно поднимать брови.

— Твои глаза опять почти желтые. Всякий раз, когда они светлеют, с тобой можно безопасно общаться. Ты даже мне улыбаешься. А когда они чернеют, я предпочитаю держаться с тобой осторожнее.

Он вздохнул и покачал головой.

— Я что-то не то ляпнула?

— Нет, ты как обычно раздражающе проницательна.

— Скорее, это остальные слепые идиоты.

— А ты гадкий высокомерный мизантроп.

— Меня это устраивает, — невозмутимо парировала я и добавила, глядя на его улыбку: — Тебя это, кстати, тоже устраивает.

В той его улыбке впервые скользнуло нечто отеческое и искренне теплое.

«Лучше бы ему так мне не улыбаться, — подумала я. — Пока я воспринимаю его, как сфинкса, мне комфортно. Он похож на монумент. Или пирамиду. Или ходячий символ. А когда он становится живее обычного, то между нами пропадает пропасть официальности и холодности. Тогда он становится слишком близко, и мне это сейчас совсем не нужно. Не хватало только привязаться. Я отчетливо понимаю, что такие, как Эдвард, привязываться не способны. Это поставит меня в уязвимое положение».