— Не достаточно. Ты должна уметь отличать вампира от человека. У тебя и так неплохо может получаться, но я обязан получше натаскать тебя в этом, — сказал он.
— И к чему нужно готовиться?
Он таинственно улыбнулся:
— Показываться перед людьми на солнце запрещено Договором. Потому что после такого зрелища всё выйдет наружу. Наказанием за нарушение является смертная казнь без суда и разбирательств. В последний раз инцидент произошел в Каире три года назад. Вампир снял с себя капюшон в толпе народа. Потом устроили массовую зачистку.
— Что это… значит? — тихо спросила я.
— Тот случай не требовал больших человеческих жертв, — спокойно ответил он. — Ликвидировали только вампира, его девушку и ее подругу. Пять человек пришлось отправить в психиатрические клиники, а дальше действовала лживая пропаганда. Желтые газеты пестрели новостями о том, что какой-то псих распылил в городе газ, из-за которого у некоторых могли начаться галлюцинации, — затем он пробормотал со вздохом, тихо: — Нам нельзя смотреть на солнце. На свету правда уродлива, Белла…
— Почему ты вдруг это сказал? — вздрогнула я.
— Не торопись понимать это. Тебе осталось немного дней счастливого неведения, я не хочу лишать тебя их.
Я подавленно молчала, а потом сказала:
— Ты открываешь мне этот жуткий мир. Но мне не страшно.
— Это в тебе и удивляет, — недовольно промолвил Эдвард.
— А вот оказаться в этом мире без кого-то, вроде тебя, жутковато…
— Давай-ка я тебе кое-что проясню, — сказал он слегка раздраженно. — В нашу первую встречу я мечтал тебя убить. И сейчас думаю об этом. Запах твоей крови с ума меня сводил. Я тысячи раз представлял себе, как перегрызаю тебе глотку, а потом убиваю всю школу и поджигаю здание. Я был готов пойти на это, лишь бы попробовать твоей крови. Каждый день в школе был для меня страшным испытанием, и Карлайл поставил на совет вопрос отстранения меня от дела. Но… чёрт, я не могу отказаться от дела. Пришлось клятвенно ему пообещать, что я справлюсь с собой или можно меня казнить. На таких условиях мне разрешили остаться. Белла, тебе не безопасно рядом со мной ни сейчас, ни когда-либо еще. И когда мы с тобой останемся наедине, позаботься о том, чтобы сказать отцу, когда ты вернешься и куда едешь. Не шучу. Так у меня появится нормальный повод вернуть тебя домой невредимой. И ты говоришь, что опасаешься остаться без меня?
— Слушай, я тут подумала… если для тебя это такое сильное желание, я могу с тобой делиться.
— Что? — изумленно спросил он, словно не веря своим ушам.
— Ну, мне не жалко — я же могу давать тебе немного крови. Куплю себе плотный браслет на руку, и буду закрывать шрам от твоего укуса.
Я увидела, как переменилось его лицо от моих слов. Словно всякие мысли покинули его голову, зрачки бешено расширились. Удивительно быстро происходит трансформация из разумного существа в животное. Он так быстро схватил меня за руку, что я сама этого не заметила. А потом, сжимая до боли, поднес запястье к своей щеке. Нечеловеческая мука была в его взгляде, когда он с огромным усилием, медленно положил мою руку обратно, оставив на ней пару синяков. Только увидев его глаза в ту секунду, я поняла, с чем ему пришлось бороться всё это время. Он опустил голову, скрестил руки на груди, становясь неподвижен. Я лишь доказывалась, что он ведёт в эти секунды с собой тяжёлую битву.
— Никогда больше… — прошептал он сдавленно, словно от боли, — не дразни меня, если хочешь жить. Тебе понятно? Мне. Нельзя. Твою кровь. Если я попробую ее хоть раз, — он поднял на меня дикий взгляд, — то просто не остановлюсь. И ничто не способно остановить этот инстинкт. Ни у кого. Я просто на время отключусь, а когда приду в себя, ты будешь уже мертва.
Когда ужас чуть отступил, я кое-что поняла.
В ту секунду, глядя на него, до меня кое-что дошло. Он слеп в отношении себя самого. Он гораздо сильнее, чем кажется, гораздо сдержаннее. В Эдварде было что-то больше, чем просто принципы, запрещающие пить мою кровь. Это что-то сильно в нём настолько, что я неожиданно почувствовала уверенность — он не сорвется. Он будет переживать жестокую муку, находиться на грани потери рассудка, но устоит. Я видела это в его лице, в том, какое непокорное и дьявольское сопротивление жажде отразилось в его глазах. То, что я видела — страшно по-настоящему. Если вы наблюдали когда-нибудь лицо наркомана, который готов ради дозы убить свою родную мать, а потом внезапно начинает сопротивляться своей жажде, то понимаете, о чём я. Нет ничего более щемящего и ужасающего, чем такая гримаса.
И он выстоял. Выстоял и сейчас и в тот раз, когда впервые встретил меня, и жестокая мучительная тяга заставляла его убить меня. Не знаю, в чём крылась причина, но у него потрясающая сила воли. Теперь я воочию видела ее.
— Ты мог бы поступить проще, — тихо сказала я, наконец, облизав губы. — Заманить меня куда-нибудь в безлюдное место и подстроить исчезновение. Ты мог бы убить меня так, что это не вызвало бы проблем…