Сумерки разума (СИ)

Первую половину фильма я держалась. Я отводила взгляд от экрана, старалась не слушать, смотрела в окно. Я очень боюсь сильных переживаний, потому что порой кажется, что они физически способны меня уничтожить.

Но слезы всё-таки подкатили к самому краю души и грозили выплеснуться. На задней парте кто-то ерзал, шептался и смеялся. Мне стало жутко. Как можно хоть о чём-то постороннем думать и смеяться, глядя этот фильм? Похожее я испытывала, когда смотрела «Жизнь прекрасна». Смотрела один раз, и никогда больше не стану пересматривать. Оба этих фильма потрясающие. Оба надо смотреть обязательно. Но с меня достаточно одного раза. Я помню каждый из них слишком хорошо, и некоторые кадры надолго засели в память.

Я сдавалась. Я готова была зареветь, наблюдая за игрой актера, который играет отца мальчика. У меня начали дрожать руки, и я вцепилась ладонью в край парты.

Неожиданно кто-то очень осторожно обхватил мою руку за запястье и некрепко сжал. Я совершенно забыла об Эдварде, пока пыталась справиться со своими чувствами. Ладонь его была замораживающе ледяной, это похоже на то, как если бы на меня побрызгали водой и дали успокоительного. Реальность вновь обрела четкость, пульс немного успокоился. Будто кто-то удержал меня на краю потери контроля. Он осторожно погладил подушечкой большого пальца вену на моём запястье, и это отвлекло меня еще сильнее. «Помни, что я рядом, — говорило это прикосновение. — Помни, кто именно сидит рядом с тобой и что это значит. Контролируй себя».

— Спасибо, — одними губами прошептала я. И была уверена, что он всё слышал.

Время от времени он касался моей руки на уроке, и это возвращало меня в мою новую реальность.

Создалось впечатление, что мы разговариваем. В полумраке, рассеиваемым лишь светом экрана, мы, не глядя друг на друга, всё же видели и слышали один другого. Самое смешное — такое чуткое взаимопонимание между людьми разного пола, которые совершенно друг друга не хотят. Странное и восхитительное.

Это произошло почти перед самым звонком, когда Эдвард отпустил мою руку. Тогда я впервые подумала о том, что между нами всё-таки образовалась странная, очень сильная, не поддающаяся объяснению, связь. Не любовь и не дружба. Я не могла назвать ни одного подходящего слова. Я всё еще понимала, что Эдвард убьет меня, если я нарушу своё молчание и проболтаюсь обо всём, что знаю.

Но нас всё же кое-что сильно объединяло. Я ощущала эту связь так хорошо, что когда он убрал руку, у меня возникло беспокойство. Быстро посмотрев на него, я поняла, что он хмур и задумчив. И снова выглядит старше, чем должен бы.

— Меня пугает то, насколько ты хорошо меня понимаешь, — прямо сказала я, когда занятие закончилось. — Ты ведь взял меня за руку, чтобы я не разревелась.

— Твой запах отчасти помогает мне читать твоё настроение. Руки у меня холодные, я решил немного перевести твои мысли в другое русло. Но фильм очень хороший, — сдержанно добавил он. — Ты его уже видела?

— Да, и не хотела смотреть снова.

— В этом фильме не показано и малой части того, что тебе доведется понять. Не представляю, что с тобой будет, учитывая, насколько близко к сердцу ты всё привыкла воспринимать, — сказал он негромко. — Помни о том, что я сказал тебе в столовой. У тебя следующий физкультура? Я тебя провожу.

Я не возражала. Слова Эдварда тяжелым осадком опустились на дно сердца.

— Неужели то, что ты хочешь рассказать, настолько ужасно?

— Для тебя — да, — ответил он.

И ничего к этому не добавил.

Шагая подле него по школьному коридору, я анализировала то, что чувствую. Связь. Вот он идет совсем рядом, не вызывая во мне ни влечения, ни трепета, но отпускать его не хочется. И дело не в чувстве безопасности. Просто мне страшно, что если он исчезнет, появится добрый доктор, который скажет, что я его выдумала, что никаких вампиров не существует, а я просто несчастное больное существо.

В глазах потемнело, едва я подумала об этом. Потерять Эдварда — значит не просто лишиться информатора. Мне кажется, в мире нет никого, кто понимал бы меня лучше. Дело не в связи между нами. Каллен понимал меня с высоты прожитого опыта, который я в нём чувствовала и который помимо моей воли вынуждал меня относиться к нему, как к человеку, который намного старше меня.

Он остановился у двери в зал, чтобы попрощаться. Ничего не говоря, посмотрел мне в глаза, его взгляд сделался очень сосредоточенным. Он медленно поднял руку к моему лицу и погладил по щеке. Играет свою роль? Что я должна сделать в ответ? Но он не стал дожидаться моей реакции. По всей видимости, перекошенного от удивления лица ему достаточно.

«Любопытно, — думала я. — При всей его силе, кожа его рук очень мягкая. Словно можно запросто порезать ее самым тонким лезвием».

Мысли мои были жестоко прерваны в ту секунду, когда какой-то страшный злодей сунул мне в руки бадминтонную ракетку. Я медленно подняла взгляд на учителя взгляд, полный настороженности и обреченности:

— А вы уверены, что мне надо использовать это по назначению?

Он вздохнул: