Сумерки / Жизнь и смерть: Сумерки. Переосмысление

Я оцепенел и примерз к месту.

– Я расскажу тебе одну историю, Бо. Когда-то, давным-давно, от меня сбежала добыча. Да, шок, еще какой! Это случилось лишь однажды, так что можешь себе представить, как досаждали мне эти воспоминания. Во многих отношениях ситуация была такой же, как сейчас. Тот юноша тоже был весьма аппетитным – без обид, но пахло от него еще приятнее, чем от тебя, и защищала его лишь одна вампирша. Он должен был стать очень легкой добычей. Но я недооценила его защитницу. Когда она поняла, что я охочусь за ее дружком, она выкрала его из сумасшедшего дома, где работала – представляешь себе всю глубину ее падения? Работать, как человек, ради еды! – Она возмущенно покачала головой. – Как я уже сказала, она забрала его из лечебницы и сразу же, едва освободив, раз и навсегда позаботилась о его безопасности. Настолько он был дорог ей… впрочем, он и вправду был особенный. Веком ранее за такие видения его сожгли бы на костре. А в двадцатых годах двадцатого века всего лишь упекли в психушку и лечили электрошоковой терапией. По-моему, он, бедненький, во время метаморфозы даже не заметил боли. Когда он открыл глаза, ему показалось, что раньше он никогда не видел солнца. Старая вампирша сделала его сильным молодым вампиром, и его кровь уже не могла доставить мне удовольствия. – Она вздохнула. – И тогда я в отместку уничтожила старуху.

– Арчи! – ахнул я.

– Да, твой дружок. Как я удивилась, увидев его на поле! Потому и рассказала тебе свою историю – чтобы хоть чем-нибудь утешить твой клан. Мне достался ты, а им – он. Единственная жертва, сбежавшая от меня. В сущности, это даже почетно.

Но я до сих пор жалею, что так и не попробовала его на вкус…

Она сделала еще шаг ко мне. И теперь стояла совсем рядом. Привстала на цыпочки, провела носом по моей шее. От ее холодных прикосновений захотелось съежиться, но я удержался.

– Пожалуй, и ты сойдешь, – решила она. – Но немного погодя. Сначала позабавимся, а потом я позвоню твоим друзьям и расскажу, где найти тебя – и мое маленькое послание.

Я так и стоял в оцепенении, чувствуя, как к горлу поднимается волна тошноты. Глядеть в камеру было все равно что представлять, как Эдит смотрит запись.

Следопыт отступила на шаг и принялась расхаживать вокруг меня кругами, словно разглядывая статую в музее. С открытым и дружелюбным выражением лица она обдумывала, с чего начать. Ее улыбка становилась все шире и шире, пока не обнажились острые блестящие зубы.

Она подалась вперед и присела.

Я не видел, куда пришелся ее удар – все случилось слишком быстро. Мелькнуло размытое пятно, раздался гулкий хруст, и моя правая рука вдруг повисла плетью, будто и не была соединена с локтем. Боль пронзила руку секундой позднее.

Охотница следила за мной, и казалось, на ее лице нет ничего, кроме зубастой пасти. Она ждала, когда боль обрушится на меня, и вскоре увидела, как я вскрикнул и скорчился, прижимая к себе сломанную руку.

Но боль еще только нарастала, я не успел прочувствовать ее, а охотница вновь сорвалась с места, опять послышался треск, и что-то отбросило меня к стене. Я ударился поясницей о балетный станок, зеркала разбились вдребезги.

Странный звериный визг вырвался сквозь мои стиснутые зубы. Я попытался сделать вдох, и мне в легкие будто впился десяток ножей.

– Эффектно, да? – спросила она, и ее лицо снова стало дружелюбным. Она потрогала похожие на паутину трещины, разбежавшиеся по зеркалу в том месте, где я ударился об стену. – Как я и думала, этот зал визуально усиливает драматизм моего маленького кино. А какие ракурсы! Эдит просто обязана увидеть все подробности.

Броска я опять не заметил, но что-то щелкнуло, и тупая пульсация началась в левом пальце указательной руки.

– Все еще на ногах, – заметила она и рассмеялась.

Следующий треск прозвучал громче, как приглушенная детонация. Зал завертелся и полетел перед моими глазами, словно я проваливался в дыру. Вспышка боли совпала по времени с ударом об пол.

Я поперхнулся воплем, который рвался из горла, пробиваясь сквозь желчь, которой оно заполнилось. Воздуха не хватало, мне никак не удавалось вдохнуть как следует. Слабый, сдавленный стон родился где-то в глубине груди.

Мне удалось выкашлять рвоту и схватить воздух, но вдох как будто разорвал мои внутренности. Пульсирующая боль в сломанной руке отступила на второй план, а главная роль досталась ноге. Боль в ней еще не достигла пика. Я распластался на полу в луже собственной рвоты и не мог пошевелиться.

Охотница присела возле моей головы, в ее руке мерцал красный огонек.

– А теперь – твой крупный план, Бо.

С хрипом я выкашлял из горла остатки едкой жижи.

– Камера отъезжает… Поможешь мне? Сделай одолжение, надо немного ускориться. По-моему, логично?

Я не мог сосредоточить взгляд на ее лице, и красный мерцающий огонек казался размытым.

– Просто объясни Эдит, как тебе больно, – уговаривала она. – Скажи, чтобы отомстила за тебя – ведь ты это заслужил. Она втянула тебя в эту историю. В буквальном смысле слова это она причинила тебе боль. Преподнеси эту мысль поэффектнее.

Я закрыл глаза.