Другой — последователь Секи Асахары, того, который потом, говорили СМИ, в японском метро всех газом траванул. Это сейчас очевидно — провокация, как и с Грабовым, а тогда Гена поверил. И учение, которое, конечно же, вожатый Илюша нес в пионерские массы рассыпалось как карточный домик. Не сразу, конечно, постепенно — дома Гена еще повторял зарядку с ударами костяшками пальцев по сонной башке, делал замысловатые растяжки, напевал простенькие мантры и засыпал, чтобы выспаться за короткий период — в позе эмбриона на правом боку. Пока верил — все работало, помогало. А в позу лотоса без особых усилий Геннадий Петрович умеет садиться до сих пор.
Обязательным ритуалом вожатого-сектанта считалось положить перед портретом Вождя какую-нибудь еду с обеда. Со злости дружок Гены положил перед Секой Асахарой — банан. Взял, потыкал в лицо белобрысого бородатого старичка: «Жри Асахара, жри!» Портрет замусолися и потускнел. А дружок съел банан сам. Пусть Илюша думает, что Вождь принял жертву.
Еще один, точнее парочка — как сейчас ясно представляется — явные педофилы. Белобрысый хохмач Олег и истеричная грудастая дура Наташа. Олег комически умел охотиться за мухами — со свернутой газетой («Артэковиц» что ли?) бегал по всей столовой с прозрачными стенами. Все отряды, отдыхающие в очереди, валялись со смеху — муха не давала себя убить минут пятнадцать.
А истеричку приходилось утешать девочкам из старших отрядов. «Наташенька, вот тебе косметика — накрасься, будешь красивая и желанная». Половина мужского населения грезила грудями Наташи, а остальные просто не признавались. Олега и его чувствительную коллегу строгое руководство часто отчитывало у себя. Косметика растекалась по постоспенному и одутловатому лицу Наташи, Олег мочил мух с удвоенной силой, отряды снова падали от смеха.
Когда друг-однокашник, ярый извращенец, ссавший в гостях в раковины и передрочивший на всех цыганок и бомжих, ошивающихся вокруг студенческого городка (а сколько «объектов» он еще скрыл!), предложил после университета смотаться на лето пионервожатыми — Геннадий Петрович бескомпромиссно отказался.
Вакансий: 0
Предложений: 121
Профессиональный праздник:
День пионерии — 19 мая. День вожатого — 28 февраля, учрежден областной Думой Волгограда.
Писатель
Я писатель.
— А, по-моему, вы — говно.
Писатель — это не профессия. Это образ жизни.
Геннадию Петровичу не давала спать спокойно слава многих современных российских писателей[20]
и некоторых несовременных, тоже отечественных.Мысли ему приходили нерадостные:
Хочешь стать Пелевиным? Сразу иди — выкуси. Второго Пелевина не будет. Не дать столько интервью — это не то же самое, что дать столько интервью. Интервью, в котором отказано, в 5 раз ценнее, чем данное интервью.
Хочешь стать Акуниным — иди и учи историю. Да ну! Это долго, этим всю жизнь надо заниматься: или книжки японские переводить, или в архивах копаться. Не успею физически.
Хочешь сравнений с Донцовой или Устиновой — пиши по 2 романа в месяц. А издавай — по 5! Тут не то, что о потери качества речь идет. Здесь защитить бы свое авторство, потому как на такой темп способна только сплоченная артель литературных негров.
Хочешь быть Рубановым — посиди в тюрьме сначала. Но сесть в тюрьму в России — дело нехитрое. А вот перед этим полетать высоко — в чиновниках или в начинающих олигархах — это надо суметь. Тогда тюрьма в тему будет, а так — только жизнь себе поломаете «за колоски».
Хочешь быть Прилепиным — повоюй сначала. Писатели, пришедшие с войны — успешные писатели. С одной стороны есть Хэмингуэй, отсидевший «в штабе писарем» и написавший красочные военные полотна. А с другой — есть Зощенко, имевший боевые ранения, заслуги и прошедший всю войну. И ни строчки про этот опыт. Решай — держать эту бурю эмоций в себе и небольшую вьюгу раскрутить до урагана.
Хочешь стать Минаевым — пиши говно. И выпендривайся! Больше рекламы и саморекламы!
Хочешь стать Багировым — много матерись и выпендривайся!
Хочешь славу мастера рассказов Гринберга — бери и раскручивай своего Сергеева до посинения.
Хочешь Веллером быть — но тех времен без ксерокса уже не вернешь. Писатель писал, потому что ему не давали издавать. Сила противодействия усилила действие, плотина прорвалась под напором человека. Если подождать бы пару лет, плотина упала бы сама. А против чего теперь выступать? Издается при несильном желании все, что угодно!
Геннадий Петрович не мог найти свой стиль. Да и некогда было искать. Идеальным решением стал бы отъезд на веки вечные в какую-нибудь Ясную Поляну или станицу Вешенскую. А может и в Нижний Новгород, на родину Горького, или в Самару к Алексею Толстому. Погулять там, пожить, проникнуться. Но это невозможно. На писательство надо класть всю жизнь по-хорошему, а не писать урывками, поднимая голову из забоя «основной работы, которая приносит деньги».