Суровые дни

Для Дикопольского оставаться в полку было теперь безопасно, а перспектива попасть в Пермь в качестве санитара Камышловского полка — крайне заманчива. О такой удаче нельзя было и мечтать. Только одно обстоятельство тревожило Дикопольского, лишая его покоя и выдержки, — боязнь опоздать к началу восстания. Ведь точного числа, когда оно начнется, даже Ольшванг не знает. Допустим, это случится завтра — а его в городе не будет! В Дикопольском боролись осторожность и честолюбие. Каждый день пребывания в полку уменьшает его шансы стать руководителем восстания и, наоборот, увеличивает шансы доктора Любашова — главного конкурента, претендующего на пост городского головы. Он готов был пойти на все, только бы поскорее очутиться в Перми. Но тут же мгновенно пугался, покрываясь липкой испариной: поймают вторично — не пощадят. И Дикопольский терпеливо продолжал ухаживать за ранеными, развлекая их анекдотами.

Наконец, полк вышел к поселку Калино. Штаб дивизии находился здесь, и Лохвицкий сумел на этот раз повидать начальника штаба. Но Мулин, нервно лохматя длинные волосы, и слышать не хотел об отводе полка на докомплектование, хотя Лохвицкий с цифрами в руках доказал, что он фактически командует не полком, а двумя батальонами, а в батарее из шести пушек осталась только одна.

— Нам каждый боец дорог, а вы, товарищ комполка, говорите — докомплектование! — И без лести Мулин добавил: — В Камышловском полку один за троих идет!

Единственно, что вырвал у начальника штаба Лохвицкий, это разрешение получить из десяти орудий, отремонтированных на заводе и предназначенных дивизии, четыре для Камышловского полка.

Когда Дикопольский узнал, что полк дальше пока не пойдет, колебания кончились. Он решил, не теряя времени, покинуть Калино. Все благоприятствовало побегу: начальство занято размещением полкового хозяйства на новом месте, раненых передали в дивизионный госпиталь. На станции скопились воинские части, интендантские обозы, эвакуированное имущество. И кто в беспрерывном движении сотен и тысяч людей, множества вагонов и паровозов обратит внимание на столь неприметную личность, как он?

Вечером Дикопольский отпросился у дежурного в поселок купить хоть чего-нибудь поесть.

Кузьма Авдеевич ложился спать, когда заметил, что дежурный подписывает Дикопольскому какую-то бумажку. «Неужто увольнительная? — насторожился мальчик, сразу позабыв про сон. — На ночь глядя… чего-то не то…»

Да, это была увольнительная. Дикопольский нашел свой извозчичий полушубок и вышел из сарая, в котором вповалку на старой прелой соломе ночевала хозяйственная команда.

Всунуть ноги в валенки, схватить армячок и шапку — для Кузьмы Авдеевича дело минутное. Мальчик выскочил на двор. За Дикопольским тяжело хлопнула калитка. Кузьма Авдеевич, не задумываясь, пошел за ним.

Мальчик держался поодаль, чтобы в случае чего — отскочив, спрятаться за деревьями, вытянувшимися вдоль обочины дороги. Как назло, в чистом небе сверкал лунный диск, а от искрящегося голубого снега было еще светлее. Дикопольский шел и насвистывал «Марш гладиаторов», не подозревая, что за ним следят.

Мальчик радовался своей удаче. Костиков-то, поди, сладко спит. Не знает, что его подопечный сбежал. А он, Кузьма Авдеевич, не проспал.

Вдали на путях раздался протяжный надсадный гудок. Окутанный клубами пара паровоз рывками старался сдвинуть вагоны. Дикопольский, часто оглядываясь по сторонам, побежал, с неожиданной легкостью перепрыгивая через шпалы и рельсы. Мальчик, не отстававший от него, делал то же самое и вскоре вслед за Дикопольским вскарабкался на высокие скользкие ступени. После мощного толчка, когда показалось — вагоны развалятся, состав сдвинулся с места.

Вагон, в который попали Дикопольский и Кузьма Авдеевич, был пригородного сообщения. Жарко пылал огонь в круглой чугунной печке. Все старались теснее сгрудиться вокруг нее, потому что одна из входных дверей была сорвана с петель и по вагону гулял ледяной ветер.

Кузьма Авдеевич устроился на грязном полу под скамейкой, между мешками, и наблюдал за Дикопольским, который сел на чемоданы, принадлежащие двум женщинам, по виду горожанкам. Сначала они возмущались такой беспардонностью, но вскоре, хихикая и закрывая лица руками, слушали, как смачно он рассказывает анекдоты.

Постепенно затихли разговоры, перебранка и смех. В вагоне воцарился сон. Бульканье, свист, храп, стоны, вздохи переплетались в сложном многоголосье. За печкой уже никто не следил. Огонь догорал, и с трудом были различимы фигуры спящих. Кузьма Авдеевич старался не уснуть. Он боялся, что Дикопольский возьмет и незаметно выйдет из вагона на каком-нибудь разъезде.

Мальчик до слез тер глаза, моргал, словно в них попала соринка, мотал головой, дергал себя за волосы, пытаясь побороть соблазн закрыть отяжелевшие веки. Ему случалось, бывая в разведке, подолгу не спать, и он изловчился делать это не хуже взрослых. Но в вагоне все спало, и, не выдержав, мальчик свернулся калачиком…