Суровые дни

— Меня уполномочили передать, адмирал: одним из акционеров и членов правления банка являетесь вы… — Ольшванг положил тяжелую руку на золотой адмиральский погон. — Хотя вы человек военный, но поймете, какие доходы принесут акции «Уральского банка», когда ваша доблестная армия очистит Урал от большевиков. А? Этого с нетерпением ждут ваши коллеги в правлении банка… — Голос Ольшванга зазвучал торжественно: — Морган, Рокфеллер и мистер Форд… — Добродушная улыбка вновь появилась на лице Ольшванга. — Не смею больше задерживать, адмирал. Вас ждут государственные дела. Желаю успехов.

— Благодарю. — Колчак крепко пожал руку Ольшвангу. — Где вы остановились?

— В гостинице.

— Вас сейчас отвезут туда. — Колчак хотел нажать кнопку звонка.

— Не беспокойтесь, адмирал. Это недалеко. К тому же скромному служителю фирмы «Сандэрс энд Родерс», коим являюсь я, неудобно ездить в личном автомобиле верховного правителя.

— Как угодно. Всегда к вашим услугам.

— Ловлю вас на слове!

— А именно?

— Когда Сибирская армия возьмет Пермь, фирма «Сандэрс энд Родерс» обратится с просьбой передать в аренду казенный завод. Разумеется, на самых выгодных для вас условиях.

— Обещаю!

Колчак проводил Ольшванга до дверей. Потом заходил по кабинету.

Уральский банк! Член правления. Рядом с Фордом и Рокфеллером. Равный среди некоронованных владык мира. А как же Севастополь? Реванш?

Колчак решительно нажал кнопку звонка. Мгновенно, словно он ожидал возле дверей, появился Штиглиц.

— Машина здесь?

— Так точно, ваше высокопревосходительство.

— В штаб.

Колчак сам занялся подготовкой Пермской операции. Он понимал: удача поднимет его авторитет.

Ежедневно во время докладов председателя совета министров Вологодского Колчак требовал сурово наказывать мошенников, наживающих баснословные барыши на военных поставках.

— Повесьте десяток мерзавцев! Хватит миндальничать! Вчера господин Гаррис возмущался: разворовали половину ботинок и шинелей, присланных из Америки! Каково было это слушать?!

Колчак вплотную подходил к своему премьеру и говорил свистящим шепотом что-нибудь оскорбительное, вроде «тряпки», «слюнтяя» или еще похуже. Вологодский покорно слушал разгневанного адмирала. Вытирая платком крупные капли пота на побагровевшем затылке и теребя пышную бороду, он думал: «Ты, голубчик, не хуже меня знаешь — ежели вешать взяточников, начинать надо с Ваньки Михайлова, нашего министра финансов. На его текущем счету в «Лионском кредите» не одна украденная тысяча!»

Но, подумав такое, тут же ощущал неприятное сердцебиение. И сам не безгрешен! Через его руки прошли договоры на снабжение армии полушубками, существовавшими только на бумаге.

Вологодский смотрел на Колчака по-собачьи преданными глазами и, по старой адвокатской привычке, выспренно говорил:

— Всемерно пресекая преступную деятельность подобных субъектов, мы добились заметного прогресса. Если прикажете, затребую у министра юстиции справку о количестве прослушанных дел и мерах наказания. К сожалению, гражданское судопроизводство лишено юридических прав вешать за подобные преступления. Приходится ограничиваться каторжными работами.

Вологодский, конечно, умалчивал, что еще ни один из крупных аферистов не только не отбывал каторжных работ, но и не садился на скамью подсудимых.

Но самое неприятное начиналось, когда Вологодский знакомил Колчака с секретными рапортами губернских начальников охраны. Сообщая о крестьянских восстаниях, вспыхивающих то в одном, то в другом уезде, они настоятельно требовали подкреплений, не имея возможности собственными силами справиться с бунтовщиками. Первое время, слушая Вологодского, Колчак считал, что опасность партизанского движения преувеличена. Да к тому же в процессе подготовки решающего наступления нельзя ослаблять армию ни на один батальон. Но папка с донесениями день ото дня разбухала. И Колчак, наконец, внял мольбам своего премьера и решил просить союзников взять на себя проведение карательных экспедиций, тем более, что иностранные гарнизоны фактически контролировали всю сибирскую магистраль.

Не хотелось, но ради этого пришлось навестить генерала Жанена.

Колчак всегда был честолюбив. Он ревниво следил за служебной карьерой своих сверстников, болезненно переживая, если кто-то из них раньше получал повышение в чине или очередной орден. Колчак умело скрывал свои чувства за внешней холодностью и сдержанностью. Недаром он слыл человеком английской складки, лишенным сильных страстей. С Жаненом они знакомы еще по Петербургу, где Жанен учился в военной академии. Судьба снова свела их вместе в Омске, куда Жанен приехал главнокомандующим союзными войсками.

Создалось странное положение. Колчак — верховный правитель, осуществлявший, казалось, всю полноту власти на исконно русской земле, на деле зависел от французского генерала! И хотя Жанен держался очень корректно, Колчака раздражало в нем все: и фамильярный тон, и затаившаяся в уголках рта снисходительная улыбочка, и закрученные кольчиком усики, придававшие генералу весьма легкомысленный вид.

Жанен не заставил себя долго упрашивать. А этого Колчак особенно опасался.