Суровые дни

Покосившаяся бревенчатая банька стояла на краю заброшенного огорода, начинающегося позади пылаевского дома и спускающегося полого вниз к глубокому оврагу, где веснами буйно шумели мутные потоки.

Варвара постаралась — и в тесной баньке, где провели ночь Сергей и Бормотов (Ференца Габора спрятал у себя на сеновале Пташка Певчая), было даже уютно.

Утром Сергей, устроившись за столиком возле квадратного оконца, с увлечением занялся расчетами. В работе незаметно прошел весь день. Под вечер, устав, Сергей накинул шинель и вышел подышать свежим воздухом, да заодно и покурить. Вдали в белесых весенних сумерках показались две идущие от дома фигуры. В одной Сергей сразу узнал мать. Варвара шла по тропке между старыми грядками, на которых лежал потемневший бурый снег. А кто же с ней? На огороде было грязно. Варвара, поскользнувшись, отступила в сторону, и Сергей узнал Асю.

— Ася! — И побежал навстречу.

Они обрадовались, что увидели друг друга, и, не стесняясь Варвары, обнялись и поцеловались. Ася посмотрела на счастливо улыбающуюся Варвару и, покраснев, тоже улыбнулась. Когда Варвара ушла, Сергей пригласил Асю зайти «посмотреть их роскошные хоромы»:

— Подобных и в «Королевских номерах» нет!

Ася спросила, как себя чувствует Бормотов, не хуже ли? Сергей ее успокоил. Весь день он лежал, не кашлял, сейчас спит. Ася передала, что заседание комитета назначено на воскресенье. Они сели на завалинку. Сергей обнял Асю и нежно гладил ее волосы.

Еще день-другой — и Сергей вместе с Ференцем уйдет из города, чтобы перебраться через линию фронта. Ася не успокаивала себя надеждами. Ей хорошо известно, сколько опасностей подстерегает их на пути. И кто может с уверенностью сказать, когда они снова будут сидеть вот так вместе? А вдруг никогда? Никогда — ужасное слово! Ася вздрогнула.

— Холодно? — заботливо спросил Сергей.

— Я подумала о разлуке. Стало страшно.

— Она продлится недолго, — успокоил Сергей. — Мы снова будем вместе…

— Навсегда!

— Да, навсегда!

Как ни тяжела жизнь, а воскресный день все же отличается от других дней недели. В рабочем поселке, принарядившись, ходят друг к другу в гости, звучат лихими переборами трехрядки, а присяжные запевалы заводят веселые песни. Оживленнее, чем обычно, казенки торгуют сороковками и шкаликами. А это воскресенье не обычное — первый день пасхи. На улицах особенно людно.

Главный вопрос, стоявший на повестке заседания подпольного комитета, — празднование Первого мая. До него оставалось четыре дня. Мог ли рабочий поселок не отметить международный праздник пролетариата? В проклятое царское время отмечали, не страшась ни казачьих пуль, ни нагаек, а нынче что ж, сплоховать? Уйти в кусты? А что про это, как узнает, скажет товарищ Ленин?

Комитет решил первомайские листовки (их должна принести Ася) расклеить по всему городу. На заводе в этот день надо снова вывести из строя паровой молот, который с таким трудом начальству удалось наконец-то исправить. А заодно произвести еще несколько «случайных аварий». Словом, сделать все, чтобы завод работал особенно плохо.

Сергей внес еще одно предложение. Накануне Первого мая, ночью, повесить красный флаг над проходными воротами, а другой, побольше — на одной из заводских труб.

Никто против этого не возразил. И комитет стал обсуждать, как лучше все это выполнить. Распределили поручения.

Пока шло заседание комитета, Пташка Певчая дежурил на улице возле пылаевского дома. Денек стоял на редкость безветренный и теплый. Солнышко пригревало по-летнему. После прошедших дождей деревья оделись в легкую зеленую паутинку. Чтобы не казалось подозрительным, Ляхин принес доски, инструменты и, скинув полупальто, занялся починкой старой ограды вокруг палисадника под окнами.

Строга́я доски, Ляхин припомнил, как пятнадцать лет назад, также в канун Первого мая, собрались дружки-товарищи в этом самом доме у Прохора Пылаева послушать товарища Андрея. Впервые его тогда увидел. С виду щуплый, а говорит басом… И пенсне на черном шнурке. Сколько лет прошло…

После Октября, когда Свердлова выбрали председателем ВЦИКа, Ляхин частенько думал: приведись повстречаться с товарищем Андреем — признает он его иль не признает? И хотя много лет прошло, а сердце говорило: непременно признает. Верил Ляхин: встретятся они снова, и Яков Михайлович улыбнется, как бывало раньше, и пробасит: «Здорово, Пташка Певчая!» Верил, пока не пришла и сюда горестная весть — не стало товарища Андрея! Похоронили Якова Михайловича торжественно, у Кремлевской стены. А Прохор где сейчас? Жив ли? Может, и он уже лежит во сырой земле, порубленный беляками, или в госпитале каком страдает от жестоких ран?

Приходившие на заседание комитета товарищи, прежде чем зайти в калитку, спрашивали Ляхина: не купит ли он хороших сухих досок. Ляхин отвечал: ежли цена подходящая — возьмет десять штук. Это означало: все в порядке и можно проходить спокойно во двор, а оттуда огородом в баньку.