Суть вещи

Глаза закрываются сами собой. Сил вернуться за лыжами нет никаких. По правде говоря, Лиза даже не помнит, где их оставила. “Вечно ты все разбрасываешь”, – говорила бабушка, когда Лиза была маленькая. Теперь Лиза такая аккуратная, что любая бабушка будет довольна, но от факта никуда не денешься – лыжи пропали. Лиза поищет их завтра, а сегодня Макс предлагал приехать в больницу, обещал спрятать. Но он, наверное, уже ушел домой. И бабушкин врач ушел домой, осталась только охрана, а значит, в больницу лучше не соваться. Но куда тогда? Как назло, никаких открытых кафешек Лизе не попадается. Она вдруг вспоминает рыжего бармена. На вокзале, знает Лиза, тоже должна быть охрана, но ей теперь уже все равно. Зато дорога туда лежит по прямой. Полчаса по прямой она как-нибудь выдержит.

Кто придумал эти издевательские периоды по десять ступенек? Лиза растеряна. Она совсем забыла, какую подлость таит в себе вокзал “Пермь-2”, не внесла ступеньки в хронометраж, и теперь надо все начинать заново – возвращаться к “Радуге”, идти обратно, пересчитывать все целиком, иначе никакого порядка. Лиза топчется пару минут и решает вынести ступеньки за скобки. Даже на досаду сил не осталось. Цифры на электронном табло над именем вокзала дрожат, расплываются на морозе. Лизе понятны только двойки и единицы. Достаточно стройная система. В этот момент одна из двоек мигает и сменяется чем-то, что никак уже не разглядеть.

Ступеньки неожиданно заканчиваются и тут же исчезают из памяти, а вот чтобы открыть дверь, приходится потрудиться. Зато не замерзнешь. Внутри пусто, никакой охраны, только прохладный мрамор и жесткие серые кресла рядами. Все почти так, как восемь лет назад, когда Лиза с бабушкой собирались к кому-то на дачу, да так и не доехали.

Очень нужно в туалет, и Лиза входит в дверь с человеком в юбке, но тут же, не сбавляя хода, разворачивается и идет в соседнюю, с человеком в штанах – точно таких, как у Лизы. Там тоже пусто, но чуть чище. В одной из кабинок даже есть бумага. Лиза наматывает бумагу на кулак, трет ботинки, бумага расползается, клочки липнут к коже. Время удивительных поделок, – веселится Лиза. Закончили с лепкой, займемся папье-маше. Смех, как ни странно, дает немного сил – их хватает, чтобы подставить грязный наушник, а затем и ботинки под струю воды и затем чуточку обсушить все это под жутко ревущим агрегатом, обдающим все вокруг струями ультрафиолета. Обувшись, затянув потуже веревочку штанов и до блеска оттерев извозюканную ботинками раковину, Лиза наполняет бутылку. Она уже знает, что будет делать дальше. Как любой наркоман, она потратит свою заначку на дозу.

Лиза даже не помнит, когда в последний раз ей так яростно хотелось есть, – видимо, таблетки глушили не только эмоции, но и аппетит. Бабушка постоянно была недовольна тем, сколько еды Лиза бросает на произвол судьбы. “Ну и кому ты это оставила?! Салат уже и так в глубокой задумчивости, кто за тобой доедать будет?” – сетовала она, хотя Лиза, порядочно намучившись, догадалась наконец, что бабушка покряхтит-покряхтит да и доест за ней сама. Лизу просто воротило от еды, и чем сложнее блюдо, чем больше в нем ингредиентов, тем сильнее было отвращение. Лучшая, самая честная еда – та, что упакована природой. Яйца и яблоки, например. Но бабушка всегда строго следила, сколько яиц съедает Лиза. Телевизор запретил бабушке съедать больше трех в неделю – и Лизе, соответственно, тоже. Хорошо хоть, яблоки не запретил. Два в день, говорила бабушка, – одно для здоровья, другое для красоты. И когда Лиза выбирала себе два яблока, одно из них непременно должно было быть с червячком, иначе какой прок здоровью. Зато сейчас Лиза съела бы даже овощное рагу, любимую бабушкину загадку (“А ну-ка, Лизок, определи-ка на вкус, сколько здесь всего намешано?”).

Выходя из туалета, Лиза сталкивается еще с одним человеком в штанах. Но теперь, когда на голове наушники, а их провод снова привязан к бутылке, полной воды, ей не страшны такие встречи, она все равно ничего не слышит.

Ее невыносимо манит доза, но вначале нужно уложить спать балеринку. Она идет к новеньким, пронзительно алым камерам хранения и, оглянувшись по сторонам, стараясь не думать о еде, не то навсегда есть расхочется, раскладывает содержимое своего рюкзака на лавке, а затем сворачивает из простыни и ленты кокон для балеринки. Не бойся, шепчет она ей, Лиза за тобой вернется. Прости. Если Лизу поймают, тебя найти не должны. Закрывая тихую серую дверцу, Лиза на краткий миг сама оказывается внутри. Она видит, как полоски света по контурам дверцы становятся тоньше и тоньше, а затем и вовсе пропадают. В тишине зала гулко лязгает автоматический замок. Лиза скармливает автомату заветную тысячу из лямки рюкзака. Балеринка в ящике совсем ненадолго – денег хватит максимум на сутки. В опустевшую лямку Лиза прячет, будто карту клада, листочек со штрихкодом. Надо бы припрятать понадежней, но ничего надежнее у нее с собой нет.