Суть времени #27

В этом смысле, как это ни парадоксально звучит, единственная формула, в пределах которой может развернуться высокая национальная страсть, дана нами. Я на лавры националиста не претендую. Но если, в порядке дикого парадокса современности, вдруг выясним, что мы–то единственные националисты – не потому, что мы много хвалим что–то, и не потому, что мы ругаем чеченцев или кого–то, а потому, что мы говорим, что есть эта кривая русская коза альтернативного мирового развития… Вот это пожалуйста. Вот эта коза – это запросто в определённых руках оказывается фундаментом для построения здания здорового национализма. На философии «козы» можно построить такое здание, а на философии «наконец–то станем, как эстонцы» такое здание построить нельзя. В принципе нельзя, понимаете?

И обратите внимание, что если вы сами спокойно с этим разберётесь, то через одну минуту любому мыслящему человеку (не то, что с высшим, средним образованием) это станет понятно. Но ведь само по себе это не понятно, потому что всё безумно возбуждено.

Цивилизации.

«Вот так сказал Тойнби…», «не так сказал Тойнби…», «туда Тойнби всё это повернул, а Данилевский ещё туда…», «наши великие теоретики…», а что–то сказал Панарин…

Это не политический разговор.

Я всех, про кого вы восклицаете в своих нервных посланиях, с карандашом читал давным–давно.

У меня конспекты лежат по этим работам. Я их всех знаю. И никогда бы не стал об этом разговаривать, если бы не знал. Это как с несчастными гекатонхейрами… Есть детская книжка, где Геракл помогает Зевсу в войне с титанами, а гекатонхейры Зевса мобилизуют на сторону титанов. Ну, была такая история. Есть другие истории, где эти самые гекатонхейры Зевса атакуют, а Геракл только и может его защитить. На этих вещах те, кому нужно нас дискредитировать, много не наработают. Мы это всё знаем. Знаем достаточно досконально.

Более того, там философия очень простая. Олимпийские боги – это уже боги культурного государства. Под ними стоят вот эти боги–титаны и хтонические боги – гекатонхейры. И олимпийские божества всегда вместе с человеком сражаются против хтоники и против титанизма. Это такой закон, общий в мифической культурологии. Так построена любая мировая система. Ну, поверьте нам, мы в этом достаточно компетентны. Мы по всему миру ездили, специально занимаясь подобного рода вопросами.

Ну, вот то же самое с цивилизациями. Ну, занимались мы цивилизациями подробно. Там сколько людей – столько определений. Это как с национализмом. Национализм реальный – это эпоха модерна. Это буржуазный национализм полноценный. А всё остальное – это народничество феодальное, почвенное и всё прочее. А перед этим были ещё разного рода вещи. С национализмом проще, а цивилизация – это сам чёрт ногу сломит.

Цивилизация и культура… Вот цивилизация – это техносреда, в которой всё развивается, а культура – это вот то, что касается гуманитарного. Есть такое определение? Есть. Используется так слово цивилизация? Используется.

Цивилизация и дикость… Есть варвары, а есть цивилизованные люди. Используется? «Когда мы войдём в мировую цивилизацию», — говорил Горбачёв, имея в виду, что мы не в ней, то есть мы дикие, да? Цивилизация и дикость.

Другие цивилизации – в научной фантастике, да? «Цивилизованное состояние»…

Очень много этих определений. Слово «цивилизация» многозначно. Внутри него есть некоторая ниша определения цивилизации как некоего специального мира, устройства больших макросоциальных групп, общностей. Он же не говорит, что всё есть цивилизация, все большие общности есть цивилизация… Там есть конгломераты, там есть масса других вещей…

И всё это высоколобое (и мною, в принципе, любимое) разглагольствование жило себе, жило своей полуакадемической, полуконсервативной, почвенной жизнью и что–то там как–то обеспечивало. Это было очень интересно, а где–то не совсем интересно. Один из них – специалист действительно высокого класса и всё понимает до деталей, на это жизнь угробил. Другой специалист среднего класса. У одного есть теория, у другого теории нет, а есть одни описания. Неважно. Кто–то из них всех берёт «на хапок», как Шпенглер, а кто–то знает до тонкостей, как Тойнби. Это всё были вопросы… как вам сказать… академически–политические, интеллектуально–политические.

А потом появилось явление крупнейшее, политическое, мировое с оглушительной силой и мощью, которое только и можно обсуждать, если ты занимаешься политикой. И называется это явление «американский неоконсерватизм». Это огромное явление, невероятно сильное, жёсткое до беспощадности. Новое («новое» – я имею в виду не столетиями, отнюдь, определяемое). И вот оно сейчас, вся эта эпоха Буша… Вот уж не знаю, кто из них больше значит, Рамсфелд или Дик Чейни, все они вместе… Там их много, они очень сосредоточены. У них есть свой генезис, они живые, наполненные этой имперской страстью. И вот они взяли Хантингтона.