Свадьба Берсерка

Двое других кинулись на него. Он качнулся, пропуская мимо клинок первого — и вскинул руку, встречая меч второго. Но не отбивая, а ловя.

Клинок, попав в зазор между лезвием и четырехгранным острием в навершии секиры, зазвенел. Харальд мгновенно перехватил рукоять уже двумя руками, крутнул перед собой, уводя меч вниз. Тот лязгнул — и вылетел из рук хозяина.

Харальд саданул обезоруженному по зубам рукоятью секиры, тот пошатнулся, упал…

А он переступил с ноги на ногу, с разворотом, встречая двух оставшихся. Поднырнул под клинок, летевший с правой стороны, врезал тому, кто его держал, под дых — опять окончанием рукояти, чтобы не убить. Скрежетнули кольца кольчуги, вминаясь в тело.

Хирдман с хриплым звуком выдохнул и завалился назад.

Третьего Харальд оглушил, саданув обухом секиры по шлему. И отступил на шаг, поворачиваясь к тому, с кем схлестнулся в самом начале драки, лишив оружия и оставив без нескольких зубов. Мужчина успел подняться и подобрать меч, снова кинулся на него…

Харальд отбил удар, перекинул секиру в одну руку — и освободившейся ладонью перехватил чужое запястье. Стиснул, но не так, чтобы лишить руки, помягче.

Клинок вылетел, зазвенел на камнях.

Хирдман замер на месте, сгорбившись и угрюмо глядя на него. Кровь струей текла по подбородку. Двое его товарищей и Трюгви валялись рядом.

— Что теперь? — спросил Убби, дожидавшийся конца драки в десятке шагов от ярла, вместе с остальными.

Харальд оглянулся. Тьма уже сгущалась, его люди разводили на берегу костры — чтобы осветить берег и подходы к причалу.

— Свяжите тех, что валяются, — распорядился он. — И закройте ворота крепости. Людей к ним, чтобы никто не помешал нашей беседе.

Потом посмотрел на единственного хирдмана, оставшегося стоять на ногах. Спросил:

— Сам расскажешь, что приготовлено для меня в кладовой? Или придется пытать?

Мужчина молчал. Харальд мельком глянул на кнорр, покачивавшийся на мелкой волне у причала. Над бортом торчали бледные женские лица.

Он сплюнул, зло сказал:

— Свейн. Пошли кого-нибудь, пусть загонят баб в укрытие, чтобы не словили случайную стрелу. И какого Хеля, хотел бы я знать, парни с кнорра позволяют им бегать по палубе, словно крепость уже захвачена — и все закончено?

Один из воинов, стоявших за плечом Свейна, тут же сорвался с места.

— Придержите этого, — распорядился Харальд, глядя на хирдмана, по-прежнему угрюмо молчавшего. — Теперь слушай меня, человек Гудрема и Трюгви — конунга, который когда-то водил вас в битвы, больше нет, но сам ты еще жив. А нынешний конунг достаточно глуп, чтобы устроить ловушку, но при этом вывести вас сюда, прямо мне в руки…

Харальд вдруг смолк, подумал — если только и это не подстроено. И не является частью ловушки. Потом шевельнул бровями, закончил:

— Костры горят, и огонь развязывает языки даже самым упрямым. Что ждет меня в кладовой?

Мужчина, схваченный за плечи и за локти, вдруг харкнул ему под ноги кровавым сгустком. Прохрипел:

— А почему бы тебе не спросить все это у отца — если ты и впрямь Ермунгардсон? Он бог, ты богорожденный — а в жернова ваших семейных дрязг попадаем только мы, люди…

И впервые Харальд не нашелся с ответом.

Кто рискнет прогневать Ермунгарда — тот может уйти в море и не вернуться. Это знают все. Для простых людей отвернуться от воли Мирового Змея слишком опасно. Море близко…

И Ермунгард, похоже, когда-то потопил драккар Гудрема, а потом предложил ему выбор — смерть от его лап или помощь в обращении сына. Ну и жертвы, конечно.

Конечно, Гудрем мог согласится — а затем уйти в горы, подальше от моря, чтобы Змей до него не дотянулся. Бросить драккары, Веллинхел, стать горным конунгом, никогда больше не выходить в море…

Однако он на это не пошел. И решил извлечь свою выгоду, подмяв под себя весь Нартвегр с помощью обращенного сына Змея. Глупый был человек, больше хвастал, чем делал.

Но этот хирдман вряд ли мечтает о том, чтобы стать конунгом Нартвегра. Просто боится пойти против воли бога. О которой после смерти Гудрема мог объявить тот же Трюгви, новый конунг Веллинхела.

Зато теперь нет сомнений в двух вещах — что ловушка в крепости есть, и Гудремсон успел повидаться с Ермунгардом. Осталось только узнать, что за ловушка.

Харальд посмотрел на серебрившуюся в темноте гладь залива. На кнорр у причала. Если пытать, то осторожно, так, вопли туда не долетали.

— Подержите его, — приказал он. — И заткните ему рот. Принесите пару горящих факелов.

Хирдман дернулся, пытаясь вырваться из рук, уже заломивших ему локти назад — и совавших в разбитый рот тряпку. Но бесполезно.

Харальд взял протянутый факел, внимательно посмотрел на мужчину. Живот прикрывает кольчуга. Это хорошо. Значит, припекать будет сильно, кожу обожжет, но обуглиться она не так быстро, как на открытом огне. Если действовать осторожно, то он всего лишь подпалит хирдману Трюгви шкуру — но не оставит того калекой.

Харальд тряхнул головой, скривился.

Самое плохое было в том, что он не хотел его пытать. Может, потому, что слова, которые мужчина бросил ему в лицо, были справедливы. Между ним и Ермунгардом дела семейные, а гибнут люди.