Свадьба Берсерка

Он перевел взгляд на Трюгви, на котором уже разрезали веревки — и выдернули изо рта кляп.

— Пройдешься со мной по своей крепости, сын Гудрема? Только ты и я, вдвоем?

— А не боишься идти в одиночку, ярл Харальд? — с вызовом бросил тот.

Харальд ощерился. Распорядился:

— Эй, кто-нибудь. Дайте нам факелы. Шагай вперед, Трюгви. Покажешь мне дорогу.

Веллинхел был темен и тих. На Харальда, шагавшего за Гудремсоном, никто не спешил нападать. Надо думать, у них имелся какой-то заранее условленный сигнал — который Трюгви подавать не стал.

Что и понятно. Вот он, ярл Харальд, сам идет в кладовую. В ловушку, вся опасность которой — в какой-то бабе.

Под крепостными стенами на той стороне Веллинхела горели редкие костры, сияли далекими огоньками в просветах между зданий. Трюгви, шедший впереди, вдруг обронил:

— Ты знаешь, что здесь ловушка — и все равно идешь в нее, ярл Харальд? Причем один? Зачем?

— Чтобы вернуться, — немногословно ответил он, на ходу осматривая Веллинхел.

Тихо, темно… ни возгласа.

— А скажи-ка, Гудремсон — ты сам поплыл в море искать Ермунгарда, чтобы побеседовать? Или он тебя нашел?

Трюгви сбился с шага. Но молча, не отвечая.

— Значит, сам поплыл, — заметил Харальд. — Захотелось отомстить за отца, Трюгви Гудремсон? Или просто испугался потерять Веллинхел, когда я приду следом? Ты хоть убрал отсюда свою семью, прежде чем устраивать мне ловушку? А то я после даров, которые шлет мне мой отец, убиваю всех без разбора. Что мужиков, что баб.

Гудремсон по-прежнему молчал, но топал уже с обреченной решимостью. Потом остановился, махнул факелом в сторону.

— Кладовая с казной там.

— Негостеприимный из тебя хозяин, конунг Трюгви, — укорил его Харальд. — Хотел заманить меня в ловушку — вот и иди до конца. Провожай до дверей…

Трюгви двинулся к одному из домов. Харальд зашагал следом, ощущая внутри странное спокойствие.

Стражи у дверей кладовой не оказалось. И дверь в нее была не заперта. Гудремсон широко распахнул створку — внутри горели светильники, крышки небольших сундуков, стоящих у стен, оказались откинуты. В рассеянном свете мерцало содержимое, насыпанное над краями сундуков небольшими горками. Только золото, ни одного серебряного проблеска…

— Как видишь, тут действительно казна, — звонко сказал Трюгви. — Заходи, ярл Харальд. Ермунгард велел передать, что на этот раз никакой опасности для тебя нет.

Харальд ощутил, как брови сами сталкиваются на переносице. Никакой опасности…

— Войди, ярл Харальд.

Это сказал уже не Трюгви — голос выплыл из кладовой.

И ноги сами перенесли Харальда через порог. Что-то в том голосе было — и такое, что во рту сразу странно пересохло, по плечам прошлась дрожь, а живот втянулся.

А под животом тепло и давяще потяжелело.

Она сидела в углу рядом с дверью, на одном из сундуков — и светильники заливали ее ласковым светом. Рагнхильд Белая Лань показалась бы рядом с ней кухонной девкой.

Светлое золото волос, льющихся до пола. Губы цвета алой крови, зелень огромных глаз…

Совершенное лицо. Золотые дуги бровей. Тонкое платье — ярко-синее — льнет к полной груди. Нижней рубахи нет, и соски торчат, натягивая ткань.

— Ты пришел, — сказала она.

Просто вроде бы сказала, но Харальд выпрямился, вскидывая голову. Уже сейчас тянуло двинуться так, словно уже лежал, и снизу было мягкое тело.

Что-то с ним было не так, краем сознания он это понимал — но не было ни сил, ни желания сопротивляться тому, что он испытывал.

И ножа у нее в руках не было, так что чего боятся? Просто баба… но красивая настолько, что в горле пересыхало.

Красавица в синем платье коснулась своей груди. Платье, словно живое, поползло вниз, обнажая полушария — снежно-белые, круглые, налитые. Без тонких синеватых прожилок на коже, какие бывают у простых баб, даже если те светлокожие.

Кроваво-алые кружки сосков горели на этой белизне темными звездами.

Харальд только и мог, что стоять и пялиться. Частый ток крови бил уже по всему телу, тяжесть ниже пояса давила, отдавая болью, сводя с ума. Хотелось коснуться ее — и содрать одежду с себя.

Мелькнуло воспоминание о Сванхильд, о ее лице, не таком совершенном, красивом по-другому — тихо и неярко. Три дня он видел девчонку только урывками, когда на ночных стоянках женщинам позволяли ненадолго сойти на берег. Не тревожил, помня о свежей ране, о холоде — все-таки трюм кнорра не теплая опочивальня…

Красавица встала, платье соскользнуло к ее ногам. Завитки волос под нежным, гладким животом горели все тем же светлым золотом.

И мысли Харальда стали расплываться. Другое женское лицо, мелькавшее в углу сознания, погасло. Он даже не слышал, как Трюгви подобрал что-то с пола. А потом захлопнул дверь.

Люди в крепости, куда они приплыли, сдавались, бросая на землю оружие. Забава тенью скользнула меж рабынь, вылезших к бортам, чтобы поглазеть на берег. И при виде того, что там творилось, вздохнула с облегчением.

Вот и хорошо. И люди не погибнут, и у Харальда не прибавится новых шрамов.