Свадебный марш Мендельсона

Дед зол, теряюсь в догадках, почему? А впрочем, знаю. Прислали нового директора. Лев Титыч пошел на повышение. Новый — прямая противоположность ему: громкоголосый, хозяйственный. Брови срослись у переносицы, на верхней губе щетка усов, оттого и вид чуточку бармалейский. Не пойму, мода, что ли, на усатых директоров? Три дня изучал классные журналы. На четвертый собрал педсовет. Долго говорил о трудных детях, о морали и антиморали, о духовной опустошенности, а потом сказал: «Надеюсь, что все услышат мой призыв: в настоящем году ни одного второгодника». Дед не очень церемонится с авторитетами. Ткнул суковатой тростью в пол и громко выкрикнул: «Изволите шутить!!!» До ссоры не дошло, однако нервы друг другу потрепали изрядно.

— У вас тут неточность! — Дед сверлит лист сухим пальцем. — Демократизм учителя не в совместных туристских походах. Нет-с. Изволите мельчить, верхоглядствуете, голубушка. Демократизм учителя в умении признать за учеником право на самостоятельность мышления.

— Учитель должен стать другом. Только в этом случае рождается истинное доверие.

— Другом! Куда хватили. — Он живо потирает сухие ладони. Звук такой, будто шелестит бумага. — Нет-с-с. Нравственным примером. И вот тогда… — Дед не успел обрушить на меня всю тяжесть своих доводов. За нашей спиной легкое покашливание, оно — предупреждение нам.

— Не ждали? А может, наоборот. — Директор шутит, ему хочется, чтобы мы поддержали игривый тон.

— А вы как считаете?

— О… Да вы дерзкая, Виктория Андреевна. Браво. — Директор делает три театральных хлопка.

Заряд моей дерзости мигом испарился. Я стушевалась, я краснею. Никак не привыкну к директорской бесцеремонности. Впрочем, он уже забыл обо мне, обращается только к деду:

— А я вас ищу, Дмитрий Степанович.

Дед морщится, его корежит этот ораторский тон.

— Чего меня искать? Я в школе.

Нет, Алла Разумовская не права. Между ними никогда не будет примирения. Лев Титыч — другое дело, Лев Титыч умел ладить.

Здесь все наоборот. Рота, слушай мою команду.

* * *

Вчера меня пригласили в райком комсомола. Долго расспрашивали о делах в школе, интересовались, кто ты такой, где работаешь. Почему развелись? Говорю: несовместимость характеров. Кажется, в нашем заявлении написано именно так.

— И только?

— А вы считаете, этого мало?

Мои собеседники переглянулись, один отвернулся к окну, другой ни с того ни с сего стал расхаживать по кабинету.

— Вы учитель. Вам подвластно то, что не подвластно другим.

Ответила колкостью:

— Вы женаты?

Один, совсем моложавый (лет двадцать пять), смутился:

— Допустим. Какое это имеет значение?

— Никакого. Я сочувствую вашей жене.

Другой спокойнее, старше наверное.

— Не будем ссориться. Вас зовут Виктория?

— Смотря кто. Чаще зовут Викой.

— Нам нужен заведующий отделом школ, Вика. Район громадный. На носу пленум. А секретаря райкома нет. Тридцать шесть школ, четыре училища, три института, техникум. В вашем подчинении будут два инструктора.

— Почему в моем? Разве я дала согласие?

— Нет, но мы не видим причин для отказа.

— Благодарю за доверие, так, кажется, у вас отвечают.

Высокий смеется:

— Каждый по-своему.

— Тем лучше. Я не могу принять вашего предложения.

— А если мы вас очень попросим?

— В самом деле, не могу.

— Что так?

— Школа. Дочь. Надо устраивать свою жизнь. И вообще эта работа не для меня.

Высокий насупился, однако спорить не стал. Моложавому я сразу не понравилась, он сидел молча.

— Жаль! А мы на вас очень рассчитывали. А впрочем, поживем, увидим.

Почувствовала в словах какой-то подвох, спросила:

— Что вы имеете в виду?

Лицо совершенно невозмутимое, почесал за ухом.

— Ничего, жизнь.

Я встала. Высокий поправил очки. Удивленно посмотрел на меня:

— Не торопитесь. Нам желателен ваш совет.

— Очень сожалею, но я дилетант в подобных вопросах.

— Вот тебе раз. Мы еще и вопросов не задали, а вывод уже готов. «Я — дилетант». Заверили. У вас ведь есть друзья из соседних школ, ваши коллеги. Наверное, есть интересные ребята. Расскажите о них.

Я назвала несколько имен. Оказалось, моложавый многих знает.

— Лунина, — говорила я, — откровенный, увлеченный человек.

— Негибкий, — поправлял моложавый.

— Крымов — интеллигентный, совестливый, очень умный парень.

— Слабохарактерный, безынициативный, — опять вставил моложавый.

— У вас предвзятое мнение о людях, — возразила я.

Моложавый взъерошил волосы:

— Знать людей — моя обязанность.

— Судя по вашим репликам, этих людей вы не знаете.

Моложавый сделал шаг к столу, в упор посмотрел на меня:

— Говоря о друзьях, мы часто бываем субъективны.

Мне был неприятен его петушиный хохолок, этот подчеркнутый нажим на последнем слове.

— В таком случае нам не о чем говорить. — В разговоре я все время обращалась к высокому. — Я полагала, вам нужны умные, думающие люди. Стучать кулаком по столу умеет этот товарищ. Одного, столь редкого специалиста вполне достаточно.

Высокий поднял руку:

— Ну, зачем же так. — Он все время старался нас примирить. — Не понимаю, Семен Иваныч, чего ты упорствуешь? Надо попробовать. Ответственность делает людей собраннее. Лунина критиковала райком на конференции. И слава богу. Значит, видит, значит, думает.