Свадебный переполох (СИ)

Эйда равнодушно подумала, что в ту самую Башню. Или сбросят с нее в Альварен… Пусть. Только бы маленького не тронули!

А если… Если сбросят обоих⁈

В сердце вонзились тысячи раскаленных игл. И девушка особенно остро пожалела, что не утонула в водах Альварена семь месяцев назад. Или уже больше? Сколько минуло времени⁈

Только бы дочь жила… Почему-то Эйде казалось, что родилась девочка.

Увидеть бы хоть раз, подержать на руках…

Нет, если после этого их убьют вместе! Пусть непутевая мать никогда не увидит дочь — если иначе Мирабелле не жить!

Когда в детстве Эйда мечтала о собственной семье — хотела назвать дочь именно так.

А когда узницу вели по мерзлой земле двора, стало ясно: зима еще не наступила. Снега нет. Девушку шатало так, что ее пришлось поддерживать сухим, жестким рукам монахинь. Презрение намертво впечаталось в высохшие лица. Святые женщины опять вынуждены касаться грязной грешницы…

Эйде было почти всё равно. Почти. Только бы доченька…

Девушка жадно вдыхала свежий, морозный воздух. Перед глазами кружилось и плыло пронзительно-синее северное небо…

Когда подвели к возку, до Эйды дошло: убьют по дороге. Решили не осквернять стены монастыря, а труп выбросить где-нибудь в лесу. Там, куда везут…

Что с ней сделают⁈ Как убьют⁈

Утопят в Альварене? Сначала милосердно прикончат или… живой? Задушат⁈ Перережут горло? Заживо зароют в землю⁈ Именно так раньше поступали с виновными в прелюбодеянии женщинами. Творец милосердный, а вдруг — повесят⁈

Эйда отчаянно молилась Творцу, чтобы дал силы выдержать. Не закричать. Не плакать и не молить о пощаде. Всё равно не поможет…

И еще — только бы не видеть смерть дочери! Только бы… Творец не может быть жесток — он не такой, как люди! Даже для последней грешницы он найдет в своем сердце хоть толику милосердия, а Мирабелла ни в чём не…

Эйда молилась, крепко зажмурив глаза. Всю дорогу, пока возок трясло и подбрасывало на ухабах.

А когда лошади остановились — едва не потеряла сознание…

Яростно-зеленые глаза и отчаянное лицо сестры — первое, что увидела Эйда, когда ее вытащили из кареты.

И — облегчение на этом лице. Ирия походила на струну — миг назад натянутую до предела. А теперь — отпущенную на волю.

— Творец в своем милосердии не пожелал осквернять стены аббатства подобной…

— Клешни убери, вобла сушеная! Без тебя обойдемся!

Монахиня вмиг оказалась где-то сбоку. А Эйду подхватили сильные руки сестры.

Ирия крепко обнимала исхудавшее тело Эйды, грозила набить морды всему Амалианскому ордену. Клялась, что больше никому и никогда не позволит обидеть «свою маленькую сестренку», даже если они все…

Вскоре Эйда узнает, что Ирия насмерть перессорилась с отцом, мачехой и братом, требуя возвращения сестры.

А тогда, во дворе родного замка, Эйда вдруг отчаянно, пронзительно поняла, что полтора года, разделяющие их с Ирией, превратились в столетия. В неодолимую пропасть.

Сестра никого не предавала. Из-за нее не умирали люди. Она не бросала на произвол судьбы собственное дитя…

И в ее четырнадцать так и осталась в мире, где люди делятся на своих и врагов. А все беды решаются с помощью честной драки.

Ужасы последнего года не сломали, а закалили отчаянную, бескомпромиссную Ирию. Она осталась прежней — только сделалась сильнее. А Эйда так и не вернулась…

Ничто и никогда не вернет честь, доброе имя, возможность хоть изредка (хоть раз в жизни!) видеть собственного ребенка! Никогда больше она не посмеет честно смотреть людям в глаза. Отныне и навсегда — позор семьи. Шлюха, приживалка, не вышвырнутая за порог только из милости.

Отныне и навсегда — никто.

Хуже. Ничто.

Нет, еще хуже. Грязная тень на честном семейном гербе Таррентов.

4

… — Я им сказала: если тебя не вернут — я тоже опозорю семью! Поклялась Творцом, что опозорю. С первым же попавшимся конюхом, что согласится.

Эйда никогда не поверила бы в подобную угрозу. Ирия — слишком горда для такой мести.

Но отец с Полиной и Леоном — поверили. Папа поверил… Даже он.

Если в семье одна падшая дочь — почему второй не повторить ее судьбу? Кровь ведь общая…

— Эйда!

Она вздрогнула, поспешно оборачиваясь. К Ирии… и к Карлотте никто не подошел бы незаметно, а вот к ней…

Он окликнул Эйду с расстояния двух шагов. Ее спаситель. Тот, кто отвел от груди Эйды нож Карлотты. Там, в слепящих снегах, под злой луной.

Он спас Эйду. Без него она давно была бы мертва. Почему же так трудно ему поверить?

— Да, сударь?

Воспитание, вбиваемое с рождения, не позволяет и не позволит обращаться к этим людям по имени, как они просят.

— Что тебе открыло Зерцало Истины?

Название из сказки. Доброй, не имеющей ничего общего с реальностью.