Ехали молча. Молчание это просто выгрызало все изнутри. От него судорожно подводило живот, болела голова и хотелось совершить что–нибудь очень решительное — пнуть отца, заорать, распахнуть дверцу и выпрыгнуть из машины на ходу… Но Юми подавляла эти желания и сидела, уставив невидящий взгляд в окно, стараясь не думать ни о чем.
Что же касается Готтбаума — если молчание ему и досаждало, он этого не показывал. Он умело вел машину на большой скорости, следуя, видимо, им самим составленному расписанию. К середине дня они достигли LAX.
Остановившись в разгрузочной зоне, отец поставил машину на тормоз и посмотрел на Юми. Ей показалось, что в его глазах на секунду появилось нечто этакое; какое–то неосознанное чувство — возможно, даже минутное сожаление.
— Прошу прощения за то, что приезд не доставил тебе большего удовольствия, — сказал он.
Она еще секунду вглядывалась в его лицо, точно для того, чтобы убедиться, вправду ли он что–нибудь чувствовал. Но под давлением ее внимания он вновь стал самим собой. Суровые морщины на его лице стали глубже, и он отвел взгляд, покосившись на часы в приборной панели.
Так и есть. Он покончил с ней и теперь хочет только поскорее уйти.
— Наверное, я никогда больше не увижу тебя, — сказала она с трудом. — Хотя все еще не верится, что ты собираешься… сделать то, о чем говорил.
Отец пожал плечами.
— В конце текущей недели увидишь в новостях мой некролог.
Юми теребила ткань своего платья.
— Ты проводишь меня до терминала? — Она наперед знала, что отец откажется, но пусть сам прямо скажет об этом…
— Извини, — сказал он, — я не могу.
Она взяла с заднего сиденья свою сумку, бросила ее на колени и обхватила руками. Тут ей подумалось: а что, если она вдруг заорет:
— А ну вылазь, ублюдок, из своей е…й машины, обними и поцелуй меня на прощанье, как все нормальные люди!
Она отворила дверцу.
— До свидания отец.
— До свидания, Юми. — Рука его потянулась к рычагу передач.
Она выбралась из машины, и звучно хлопнула дверцей. Машина тронулась с места, отворачивая от обочины. Неужели он действительно вот так просто уедет?
Его машина пристроилась к потоку экипажей и уже через 10 секунд скрылась из виду.
Reasonable Doubts [Небеспочвенные сомнения]
Злая, как черт, широкими размашистыми шагами, с бледным лицом и до скрипа стиснутыми зубами они прошла к аэровокзалу и остановилась у первого попавшегося таксофона. Злобными, резкими тычками набрала номер. На этот раз без всяких опасений.
— Шерон Уилсон? — спросила она, услышав в трубке женский голос.
Последовала некоторая заминка.
— Нет. Это — Шерон Бейли.
Только спокойствие. Юми прижалась лбом к холодной металлической стенке телефонной будке.
— Но вы — жена Джима, я узнаю ваш голос. Я уже звонила вам.
Снова пауза.
— А кто говорит?
— Это Юми. — И тут она поняла, в чем дело. — Ваш муж назвался фамилией Уилсон — наверное, потому, что считал необходимым скрыть, кто он на самом деле. Он работает в отделе безопасности, ведь так? Но, пожалуйста, скажите ему, что я звоню. Я уверена, он захочет поговорить со мной.
Женщина нервно засмеялась.
— О, понимаю.
— Он дома?
И вновь пауза.
— Нет. Он звонил еще раз. Он где–то на прибрежном шоссе, все еще старается наладить машину. Видите ли… вы меня извините, но если дело касается… безопасности, мне, наверное, не следует вмешиваться.
Юми была воспитана в уважении к желаниям других; так, чтобы не быть навязчивой и никого не оскорбить. Мать называла это вежливостью, отец же принимал такое отношение к себе как должное и единственно верное. Но здесь, у таксофона, Юми было так обидно и больно, что она не в силах была считаться с другими людьми.
— Когда я звонила вам в прошлый раз, вы говорили, что муж делится с вами подробностями своей работы.
— Н–ну… иногда, — неохотно ответила Шерон.
— Джим не рассказывал вам о своем визите к доктору Лео Готтбауму? Я — Юми Готтбаум, его дочь.
— О, понимаю.
— Ваш муж интересовался работой отца. Проектом «ЖС». Сейчас я располагаю нужной ему информацией. Пожалуйста, скажите, как мне с ним связаться?
И еще одна — длиннющая! — пауза на том конце.
— Никак. Он звонил мне из автомата и сказал, что телефон в его машине не работает, а починить машину на станции техпомощи он не может — сегодня воскресение. Возможно, ему придется еще одну ночь провести там, и дома он будет только завтра.
Юми, сильно обеспокоенная, смотрела в окно аэровокзала. Верить ли предчувствиям? Да, она давно поняла: от отца всегда следует ожидать самого худшего.
— Я только что проехала едва ли не все прибрежное шоссе, — спокойно сказала она. — И видела несколько станций техпомощи — они были открыты. Если ваш муж смог позвонить из автомата вам, он так же просто мог бы вызвать буксир. Скажите, вы уверены, что слышали именно его голос?
— Д… да. Голос был его. — Шерон встревожилась. — Что вы хотите сказать?