Свечка. Том 1

Нет, невозможно женщине полюбить Бога так, как женщина может и должна любить, но можно полюбить того, кто стоит между женщиной и Богом, так сказать, посредника! Посредник этот не совсем мужчина и одновременно больше, чем мужчина, и значит, любовь ее больше, чем любовь, – фактически это любовь к Богу, хотя и опосредованная.

Светлана Васильевна любила Бога в лице о. Мартирия, и необычная эта любовь перекрывала три ее греха, прощала и отпускала, делая жизнь бодрой, радостной, веселой – как эти «Пять минут»…

Вот какая была любовь матушки Фотиньи, но не без некоторого смущения приходится сообщить, что в своем тайном чувстве Светлана Васильевна оказалась не одинока. Однажды за утренним чаем в бухгалтерии, раскладывая по блюдечкам принесенное из дому свежесваренное айвовое варенье, она начала все это рассказывать сестрам, волнуясь, стараясь точно передать ход своих мыслей, но, бросив вдруг ложку на стол, всхлипнула, делаясь жалкой и счастливой, и со счастливой и жалкой улыбкой призналась.

– Да люблю я его, люблю!

– И ты? – удивилась Людмила Васильевна.

– И вы? – еще больше удивилась Наталья Васильевна.

И, глянув друг на дружку смущенно и счастливо, сестры обнялись и расплакались.

Глава двенадцатая

Встреча на Эльбе – 2

Светлана Васильевна не вбежала – влетела в заполненный родными и близкими людьми челубеевский кабинет. «Какая же ты у меня красивая!» – увидев ее, подумал Марат Марксэнович, невольно любуясь своей женой. Крупная, стройная, в белых облегающих крепкие икры сапожках, в черной узкой юбке до колен, в расстегнутой, на круглой, как у снегиря в мороз, груди, стеганой курточке, в съехавшем на плечи шелковом платке – розовощекая, курносая, с упрямым подбородком и большими лучащимися глазами, она остановилась на мгновение, замерла, застыла, приветствуя всех радостной белозубой улыбкой. «Глазунья ты моя, глазунья!» – мысленно умилился Челубеев, и время для него вновь стало ярким, радостным, бесконечно-большим, каким было когда-то.

Наверное, не будет преувеличением сказать: красота Светланы Васильевны спасла мир, который начал было рушиться в кабинете начальника ИТУ 4/12-38, оттянула на какое-то время ставший очевидным неминуемый и близкий конец света. Даже Шалаумов с Нехорошевым, уж какие они там мужики – и те не могли скрыть своего мужского взгляда на Светлану Васильевну – выпрямились и приосанились. Что же касается женщин, то реакция их на появление такой Светланы Васильевны была чисто женской – обесцветившиеся, посеревшие в общении с духовными лицами за душеполезными разговорами Людмила Васильевна и Наталья Васильевна при появлении Светланы Васильевны не только еще больше обесцветились и посерели, но и умалились вдруг, скукожились, пряча носы в платки, как улитки прячут свои рожки в раковину, мол, ничего не видим и видеть не хотим.

Монахи реагировали иначе.

О. Мардарий встретил матушку Фотинью, как встречает любимую мамочку баловень-сынок – вскочил со своих двух стульев, чтобы побежать навстречу, и, глядишь, побежал бы, но останавливали сидевшие по бокам, впереди мешал стол, да и руки были заняты сластями. Толстяк покряхтел, повертелся и сел, продолжая смотреть на «мамочку» с детским преданным обожанием.

О. Мартирий смотрел на матушку Фотинью как всегда на нее смотрел – не как на женщину, тем более – красивую женщину, но как на знакомого хорошего человека, притом хорошо знакомого – открыто, приветливо, но и привычно строго.

Сама же Светлана Васильевна не обращала внимания на мужа, не замечала Шалаумова с Нехорошевым, ей было наплевать на то, что подумают о ней сестры, и радостное общение с монахом-ребенком она оставила на потом – сейчас Светлане Васильевне был нужен только монах-великан, тот самый мужчина, который больше, чем мужчина.

Выбив каблучками сапог четкую дробь, она стремительно приблизилась к о. Мартирию, складывая на ходу ладони для благословения и склоняясь в поясе.

Видя это, Челубеев резко отвернулся и стал смотреть в окно, где вновь помчалось к своему близкому концу серое бессмысленное время. Ну не мог, не мог видеть Марат Марксэнович, как его любимая законная супруга чужому мужику руку лижет! У них дома состоялся на эту тему очень серьезный разговор, и Светка сказала, что в данном случае она целует не руку мужчины, а руку священника, совершающего литургию. Даже начала объяснять, что такое литургия, но тут Челубеев не стал вдаваться, а просто по-семейному спросил: «А хрен в уборной он в какой руке держит?» Светка вспыхнула. «Неужели снова свиньей назовет?» – подумал в тот момент Челубеев, осознавая, что, пожалуй, перегнул палку. Но не назвала и даже голос не повысила, а посмотрела внимательно и тихо проговорила: «Был бы ты, Марат, умнее, ты бы так не сказал». Куда уж умнее…

Глаза Челубеева невольно скосились туда, где все это безобразие происходило, и, как назло – в самый-самый момент, когда его законная жена прижималась своими губами к чужой мужицкой лапе.