Свечка. Том 1

Поднять массы на борьбу с нечестивцами оказалось проще простого, общине давно уже было тесно в пространстве своего храма, незаметное, а потому никем не оцененное подвижничество наскучило своим однообразием – хотелось разовых подвигов и немедленных результатов и плодов, которых не надо дожидаться в загробной жизни, а можно увидеть их и попользоваться ими здесь и сейчас, и желательно, чтобы все остальные это увидели. Ораторскому искусству Игорек учился с телеэкрана у Пельша и заводил массы с полуоборота. Зажигая общину на крестовый поход против богохульных содомитов, помимо целей, так сказать, духовных, Игорек имел еще и властные устремления – с ним и его командой в зоне считались, но нельзя сказать, чтобы сильно уважали, потому что не очень боялись. А уважения без страха не бывает – подтверждение этому Игорек встречал в своей жизни много раз.

Должны бояться!

«Ветерку» пришла пора понять, что община православного храма во имя Благоразумного разбойника – это не только помощь ближнему, но и сила, которая сметет любого, кто посмеет встать на ее пути.

Политические цели первого православного крестового похода разглядел прозорливый и циничный Рубель.

– Маленькая победоносная война? – спросил он насмешливо.

– Тише, Рубель, тише, – остановил его староста, оглядываясь на свое рвущееся в бой, кипящее возмущенным разумом воинство.

Бить, однако, Игорек никого не собирался. Перед самым выходом в поход он так и сказал: «Никого не бить, на провокации не поддаваться». Как Сталин в сорок первом: «Огонь не открывать, на провокации не поддаваться». Но какие провокации могли идти от бессильных, бесправных чушков? Дело было не в провокациях, а в твердом знании того, что страх удара страшней самого удара. Опущенных надо было напугать так, чтобы их страх распространился на весь «Ветерок», к тому же дело происходило в светлую пасхальную седмицу, когда драться не то что грешно, а просто-таки невозможно.

С хоругвями и пением тропаря «Христос воскресе из мертвых» православные пришли тогда в расположение 21-го отряда. На всю седмицу у общины имелось подписанное начальником К-ского УИНа разрешение на беспрепятственный проход по зоне, чтобы поздравлять всех с великим праздником, дарить пасхальные яйца и христосоваться.

О том, чтобы подобное совершилось в отношении опущенных, речи не шло, такое просто в голову никому не приходило, а вот самим им, похоже, попритчилось – чушки смотрели на православных так, будто те кинутся сейчас их лобызать и одаривать сваренными вкрутую разноцветными яичками.

Игорек увидел это в глазах содомитов и подивился их беспредельной наглости. «Если кто скажет: “Христос воскрес”, вмажу, – подумал он, готовый нарушить собственный приказ. – Не для вас воскрес, уроды!»

Опущенные на всякий случай молчали, а внимательно вглядевшись в глаза незваных гостей, поняли – крашеных яиц не будет.

Дело было вечером, содомиты готовились сделать баиньки, но еще не легли.

Согласно разработанному плану православные заняли пути возможного отступления, встав неподвижно и строго у дверей. (Хоругвеносцы остались снаружи – во избежание возможного осквернения внутрь хоругви решили не вносить.) Сцепив руки за спиной и ни слова не говоря, четко печатая шаги, Игорек прошел вдоль рядов двухэтажных шконок, внимательно осматривая стены. Среди обычных для всей зоны фотографий любимых артистов, спортсменов, а из политиков – Жириновского Игорек обнаружил две бумажные иконы Николая Угодника, правда, без рожек. Оторвав от стены, он отдал их кому-то из своих. Неугодники молчали, не понимая смысла происходящего.

– Православная литература имеется? – спросил Игорек, окидывая притихших содомитов озабоченным взглядом. – Предупреждаю, если кто не сдаст ее добровольно, горько потом пожалеет.

– А в чем дело, Игорек? – спросил Жилбылсдох, выходя из умывальни. Здоровый, плечистый, жилистый, он был в красной майке, с полотенцем на шее и зубной щеткой в кулаке. Появление своего старосты опущенных приободрило, «смирно» они сменили на «вольно», но продолжали молчать.

– Не Игорек, а Игорь Иванович, – насмешливо поправил Игорек Жилбылсдоха.