СверхНОВАЯ правда Виктора Суворова

«Установить возраст пострадавшего, ввиду общей обугленности, не представилось возможным. /…/ Лицо деформировано, обуглено». «Установить личность этого человека по осмотру было невозможно, ибо не только одежда, но и мышцы и даже кости нижн[их] конечностей обуглились и дымились» — так описывали прозекторы в патологоанатомических заключениях тела авиаторов, погибших при падении бомбардировщика. Бывало, что тела при взрыве фрагментировало: «Найдены отдельные остатки тел в виде ноги /обгоревшей/, туловища, части головы, кишек и др[угих] мелких обгоревших частей тела». Защищая свою страну, многие погибали страшной смертью, и не все тела были преданы земле.

Зачастую вместе с плотью сгорали и личные документы, по которым можно было бы идентифицировать погибших: «Труп совершенно обуглился, никаких документов у него не обнаружено». Это означало, что могила навсегда останется безымянной, если самолет упал на оккупированной территории.

Молодым абитуриентам военных училищ полезно отдавать себе отчет в Том, какая участь может ожидать их офицерские дела в последующие десятилетия. Лишенные земной жизни осколком артиллерийского снаряда, они могут лишиться жизни посмертной, обеспечиваемой памятью общества, когда архивисты сочтут, что документы не заслуживают хранения. Дело, начатое артиллеристом-наводчиком, воевавшим на стороне противника, успешно завершат архивисты того самого ведомства, униформу которого офицер носил, защищая интересы своей страны. Для многих архивохранилище, где хранится персональная документация, становится вратами даже не в преисподнюю, а в небытие, когда, руководствуясь щучьим велением, своим хотением, архивисты ставят в соответствующей графе штамп «уничтожено».

Неосуществленное правосудие

Прокуратура Московского военного округа, отказавшись признавать, что в действиях Шестопала были многочисленные нарушения, очевидно, решила выгородить не столько архивиста, сколько руководство ЦАМО и Архивной службы Вооруженных сил, поскольку даже косвенное согласие с изложенными в моей жалобе аргументами означало бы, что непосредственные руководители Шестопала не контролировали ситуацию в возглавляемом им отделе.

Если же верно мое предположение, что Шестопал был связан с госбезопасностью, то прокуратуре пришлось принять компромиссное решение и пойти на то, чтобы не сообщать мне результаты проведенной по моему же ходатайству проверки.

Тем не менее общение с прокурорскими работниками Шестопал перенес болезненно. Говоря о работе комиссии в отделе 5.4, Шестопал крайне раздраженно восклицал: «Меня тут уже расстреливать собирались!»

Хотя после проверки, проведенной летом 2006-го прокуратурой в возглавляемом им хранилище, Шестопал не лишился своей должности, он хорошо понимал, что при дальнейшей огласке допускаемых им правонарушений прокуратура откажется от ведомственной привычки «своих не выдавать» и примет по отношению к нему жесткие санкции, чтобы прекратить разрастающийся конфликт.

Когда архивиста ознакомили с моей жалобой в ГВП, Шестопал осознал, что ходит под несколькими статьями Уголовного кодекса, и вопрос их применения зависит исключительно от согласия прокуроров. С этого момента ему стало ясно, что всякий раз, как я прихожу работать в отдел 5.4, мне могут становиться известны какие-нибудь еще допущенные им и его сотрудником нарушения архивных норм.

Возможно, самым шокирующим для него стал правовой антагонизм между повседневной практикой его работы и требованиями, сформулированными в нормативных актах.

Скрывая от меня личные дела, Шестопал совершал действия, предусмотренные статьей 140 Уголовного кодекса РФ, гласящей, что «неправомерный отказ должностного лица в предоставлении собранных материалов, непосредственно затрагивающих права и свободы гражданина, либо предоставление гражданину неполной или заведомо ложной информации, если деяния причинили вред правами законным интересам граждан, — наказываются штрафом в размере от двухсот до пятисот минимальных размеров оплаты труда или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период от двух до пяти месяцев либо лишением права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью на срок от двух до пяти лет».