СверхНОВАЯ правда Виктора Суворова

Мои взгляды по этому вопросу были диаметрально противоположными, и неудивительно, что после того, как я начал отстаивать свои права, обращаясь в различные инстанции (Росархив, прокуратуру и Минюст), Шестопал стал смотреть на меня волком и разве что не лязгал зубами. Он периодически срывался на крик; в течение одной беседы неоднократно переходил с беспристрастного обращения «вы» на панибратское «ты», причем подвел под свою неучтивость идеологическую базу: «Ты кто такой, чтобы я тебя на вы называл? Я ко всем на «ты» обращаюсь! Да у меня [младший] сын старше тебя».

Казалось, Шестопал чувствовал себя увереннее, отвлекая меня от работы с архивными документами. Провоцируя меня на бессмысленную затяжную беседу, он показывал, что не ценит собственное время. Иногда этот обмен репликами носил откровенно комичный характер.

Шестопал: — Вы знаете, что такое совесть?.

Я: — Как раз я знаю, что такое совесть.

Шестопал вытаращил глаза и подался всем корпусом вперед, словно бы пытался удостовериться, что не ослышался: — Вы?!! Знаете?!!

Видя, что ему не удается, провоцируя скандал, вызвать меня на встречное хамство, Шестопал попытался меня унизить, открыто декларируя пренебрежение к экипажу моего двоюродного деда, погибшего в апреле 1942 г. Так, например, 18.09.2006 он стал внушать мне, что человек, погибший в звании старшего лейтенанта, не заслуживает того, чтобы восстанавливать его судьбу в биографическом исследовании:

— Если вы пишете о двоюродном деде, так надо работать с личным делом деда. А остальные личные дела лучше не смотреть. А вы пишете о старшем лейтенанте, а не генерале. А у старших лейтенантов дела… — и Шестопал, брезгливо скривив рот, сложил большой и указательный пальцы.

— Я пишу не только о нем. Он же с людьми работал и служил не в одиночку.

— С людьми работал? Не такая уж важная фигура, чтобы писать, — старший лейтенант. С людьми работал, если бы был командиром дивизии и руководил большим количеством подразделений.

Я не стал переубеждать Шестопала, но сделал вывод, что не только задачи, но и предмет проводимого мной архивного исследования ему представляются незначительными.

Дела-невидимки и оживший покойник

Этот случай произошел осенью 2005 г. Приехав в архив, я подал начальнику ЦАМО полковнику Чувашину ходатайство, в котором просил допустить меня к личному делу гвардии капитана в отставке Т. В своем заявлении я особо подчеркнул, что мною соблюдено требование пункта 32 «Правил работы в читальном зале», согласно которому ознакомление со сведениями, затрагивающими охраняемые законом интересы, возможно при наличии нотариальной доверенности прямых наследников офицера. Поскольку к моему заявлению была приложена нотариальная доверенность, полковник Чувашии подписал мне разрешение ознакомиться с офицерским делом покойного Т.

На следующий день (а именно 20.09.2005) я прибыл в кабинет Шестопала. Предъявив ему нотариальную доверенность, получил из его рук дело Т. Еще в тот момент, как архивист протягивал мне папку, я обратил внимание на то, что не узнаю обложки дела, с которым ознакомился в 1997 году. Моему изумлению не было пределов — основной массив документов датировался периодом 1933–1936 годов, поэтому я сказал Шестопалу, что в хранилище должно быть еще одно дело на покойного Т.

— С чего вы взяли? — насторожился Шестопал.

— Дело в том, что в 1997 году я работал с этим делом.

— Быть того не может! — категорично парировал архивист. — Мы подобрали вам то дело, которым располагаем.

— Николай Иванович, это недоразумение. Я не только работал с этим делом, но могу назвать его номер, поскольку делал из него выписки. Оно содержит документы за более поздний период.

Убедившись, что я могу доказать наличие дела, открыв содержащую из него выписки тетрадь, заверенную печатью архива, Шестопал понял, что отнекиваться далее бесполезно. Набрав телефонный номер, Николай Иванович сухо продиктовал сотруднице названный мною номер офицерского дела, распорядившись проверить его наличие. Минут через 15 архивистка принесла то самое дело, о наличии которого я знал заранее.