Свержение ига

Гостей ожидалось великое множество: своих, верховских, московских, белоозёрских. Старший Верейский отличался долговечней, родственников у него накопилось немало, а молодой князь был теперь в большой чести у самого государя, а к нему в гости набивались даже совсем малознакомые люди. Все хотели уважить счастливца и действительно уважили: в тысяцких согласился быть князь Василий Холмский, женатый на дочери великого князя Феодоре; в дружках — князья Ольшанские, это из верховских, а конюшим — Егор Щеня, приятель по дворцовой службе. В поезжанах и других менее важных свадебных чинах хотели быть многие дети боярские. И со стороны невесты собиралось довольно народа, поговаривали даже, что сама великая княгиня София пожалует, если, конечно, Васька Третий отпустит — так сразу же шутейно нарекли её долгожданного первенца.

И вот наконец настали Алёны. Утро было тихое и светлое, как девка на выданье. С вечера в большой палате княжеского терема нарядили два места, обтянули бархатом, оттенили камкою, положили вышитые изголовья, а на них по сорок соболей. И ещё из сорока соболей сделали опахало, чтобы беды-печали от молодых отгонять. Напротив тех мест поставили крытый скатертью стол, на него соль да испечённые на рассвете румяные калачи. Соль означала согласие, ибо, как ни отличаются вкусы людей, соль все они чувствуют одинаково, ну а калачи — богатство и обилие. Отсюда должен был начаться общий путь молодых, и, чтобы наблюдать его родственникам и свадебным чинам, вдоль стен большой палаты расставили обитые красным сукном лавки.

В назначенный час, когда уже высохла утренняя роса, дурашливо вскричал петухом кто-то из дворни, да так неотличимо, что настоящие стали шумно приветствовать появление нового собрата. Под их крики двинулся из своих хором к большой палате свадебный поезд невесты: впереди два боярина, за ними боярские дети с двумя свечами и серебряным блюдом, где лежал каравай с деньгами (дескать, не темноту и не голь перекатную замуж выдаём), а потом и сама невеста. Ох, и хороша была в этот день Елена! Ярко блестели её смородиновые глаза, спелой малиною рдели нежные губы, сочными яблоками румянились щёки. И красив был её чужеземный наряд: расшитая жемчугом шапочка и отделанное кружевами белоснежное платье, такое узкое в талии, что казалось, будто она размером с обручальное кольцо. Рядом шла жена тысяцкого великая княгиня Феодора, а за ними две свахи и множество боярынь. Невесту посадили на одно место, а на другое села какая-то родственница, тоже по-чужеземному одетая, — её взамен себя прислала великая княгиня София, которой не позволил-таки отлучиться не по-отцовски беспокойный Васька Третий.

После того как расселся невестин поезд, пришли от жениха. То были люди пожилые и искушённые. Они уселись на отведённые места и начали придирчиво осматривать невесту — всё ли по чину? Наконец, осмотрев, послали к жениху со словами: «Время пришло идти тебе к своему делу».

Василий долго ждать себя не заставил, стремительно вошёл в палату, так что сопровождающий его тысяцкий вынужден был придержать. С ним пришёл и шумливый жениховский поезд. Многие поезжане уже начали веселье и блестящими глазами пялились на невесту и её боярынь, а сам Василий млел от восхищения, ничего, кроме Елены, сейчас для него не существовало, он словно впитывал её красоту и забыл обо всём от счастья.

— На иконы, иконы колись, — шепнул ему тысяцкий.

Василий поднял голову, перекрестился, но глаз от невесты так и не смог отвести. Затем подошёл к месту, тому, что было рядом с Еленой, поспешно свёл с него родственницу и уселся сам — отныне в течение всего обряда им нельзя разлучаться, а после обряда нельзя разлучаться на веки вечные — об этом прочёл молитву громогласный священник. По окончании молитвы молодых опростоволосили: сняли с них головные уборы, и Феодора, взяв белый костяной гребень, стала расчёсывать волосы сначала невесте, затем жениху, чтобы все тёмные мысли вывести из головы вон. Зажгли поставленные перед ними свечи, оградили их обручами, обогнули соболями — пусть вам в жизни будет светло да тепло. Расчесавши голову невесте и заплетя косу, надела на неё Феодора женскую кику с тонким белым покрывалом, теперь, хотя ещё и не повенчанная, стала Елена в глазах людей женой князя Верейского. Запели жалостливо девушки, оплакивая потерю подруги, а Феодора стала осыпать молодых хмелем. Осыплет — собольим опахалом помашет, снова осыплет, приговаривая:

— Хмель, хмель, теки на землю, расти на радость, молодым на счастье и многоплодье...