Свержение ига

Монастырская артель получила в работу южный участок крепости. В ней городень почти на две сотни саженей и пара башен, одна от другой на два лучных перестрела. Поначалу обрадовались мастеровые, думали, быстро управятся, но походили, топориками постукали и загоревали: не подправлять, а всё наново надо ставить — дай Бог до лета сладить. Только присели обмозговывать, откуда ни возьмись сам воевода. Наскочил грозой, того и гляди конём стопчет. Ах вы, кричит, этакие-разэтакие, работать сюда пришли или сиднем сидеть? Артельный старшой Архип шапку снял, чинно поклонился и объяснил: так, мол, и так, государь-воевода, обстукали мы твою крепость и видим — поизносилась до смерти. Легче новую ставить. Вот сидим, думаем, с чего ладить будем. Воевода в пущий крик. Мне, орёт, ваши холопские думы ни к чему. Ну-ка, ноги в руки — и крутитесь, чтобы шапки от пара вверх летели.

   — Давай, братва, — пояснил воеводский крик артельный Данилка, — бежи шибче, а в какую сторону — опосля скажут!

Беклемишев вошёл в раж, ногами по конским бокам засучил, плетью замахал и неожиданно ускакал дальше.

   — Во чумной! — не выдержал даже всегда спокойный Архип. — Я, когда пришёл к ему попервости, спрашиваю: где лес брать? А где хошь, говорит, там и бери, здеся кругом леса. А рубить кто будет? А кто схочет, говорит, тот и будет, людишек много. А возить чем? А чем хошь, говорит, лошадей много. Так и ушёл ни с чем, не воевода, думаю, полудурок. А тут, нате вам, и вовсе выходит.

Позубоскалили мужики и принялись ближний сруб растаскивать. Ломать, известно, не строить, но возиться пришлось изрядно. Данилка и на язык остёр, и мыслью хитёр, возьми и предложи:

   — А чего нам силы попусту тратить? Сложим новую стенку впереди старой, а между ними землицы набьём. Городень утолщится, только крепче станет.

Пораскинули артельные — а что, дело! — и оживились. Тут же рассудили, кому землю копать, кому лес готовить, кому стенки городить, кому башни строить.

И пошло у них дел без спора, но споро — русский человек на начало работы скор. Намахаются за день, рук-ног не чуют, а с темнотою к себе в подземку сваливаются. Повечеряют и стиснутся у огнища одежонку посушить, языки почесать. Трещит костёр, сыплет искрами, кладёт неровный отсвет на усталые лица и слушает нехитрые мужицкие байки.

Данилка без умолку стрекочет — то притчу скажет, то насмешку строит. От него всем достаётся: князю, лизоблюду, простому чёрному люду, да и своему брату артельному. Но особенно — монаху Феофилу. Он, правда, с того раза, как его Семён на дерево подвесил, вроде бы слинял маленько. Утишился, в дела ни в какие артельные не встревает, выкопал у огневища себе нору и лежит там целый день на пару с бочонком. Данилка про него такую загадку удумал: тёмный да злыдный, на земле невидный; то на ветке повисит, то в подземке полежит... Бывает, развеселятся мужики, расшумятся. Выползет тогда Феофил на свет костровый послушать «бесовские ржания». Данилка его заприметит и пристанет с чем-либо, навроде:

   — Рассуди, твоё расподобие, что сильнее — земля или огонь? Я им говорю — земля; ибо от неё огонь потухает, а они спорят.

Феофил радуется случаю унизить своего недруга и говорит:

   — Ты как есть дурак, и рассуждения у тебя все дурацкие. От огня, бывает, земля трескается и города поглощает, тот огонь не то что землю, твоё неразумное окаменение осилит...

   — Аа-ай-ай! — притворно пугается Данилка. — Уж не подземный ли это адовый огонь ты мне пророчишь, не сам ли сатана ему хозяин?

   — Он самый. По-простому — сатана, а по-умному — Вельзевул, и ежели ты не направишься...

   — Да погодь ты! — перебивает его Данилка. — Ведь это что ж, по-твоему, выходит: огонь сильнее земли, хозяин ему сатана, значит, сатана и над нашей землёй властитель? Негоже тебе, Божьему слуге, такие крамолы извергать...

Забурлит у Феофила в горле, нальётся он краснотой и зашипит:

   — Безбожник проклятый, подручник Вельзевулов, изыди, искуситель. — И уползёт в свою нору.

Прошёл месяц, второй... Уже постороннему глазу были заметны плоды трудов монастырской артели. Рос городень, остро пахнущий свежими смолистыми брёвнами, в тёмном пустом провале стен встали добротно сбитые ворота, а над ними поднялась крепкая башня. Работал её Данилка с несколькими артельными мужиками и помогавшими им горожанами. Архип придирчиво осмотрел готовую башню и, похоже, остался доволен. Только одно спросил, почему бойницы не по ряду, а вразброс прорезаны.

   — Дак вить что за дело: дырки рядом рубить — слабина всей стенке будет, — ответил Данилка и хитро отвёл глаза в сторону.