Свержение ига

Ярость, охватившая его, требовала какого-то выхода, но что делать, он не знал. В дальнем конце крепости залаяли собаки. «А вдруг это татарские передовики, — мелькнула у него мысль, — они ведь от орды на сотни вёрст отрываются». Он побежал на лай. По пути приостановился у восточных ворот, растолкал прикорнувшего стражника и грозно закричал в его застланные сонной одурью глаза. Залаяли в другом конце. Беклемишев рванулся туда. Вернулся он к себе перед самым рассветом, вымотанный, но успокоенный. А утром разбудили его неожиданной вестью об отъезде татарского отряда. Беклемишев даже кафтана не успел надеть, шубой прикрылся — и к Латифу.

Тому уже подали коня. Увидев воеводу, сморщил он своё помятое лицо и сказал:

   — Поеду к твоему князю Ивану, а город тебе оставляю.

   — Как же так?! — вскричал Беклемишев. — Тебе город не только в кормление, но и в защиту отдан!

   — Не надо кричать, — зевнул Латиф. — Я не могу делать сразу два дела, потому и разделил: себе — корм, тебе — защита.

Беклемишев не нашёлся что ответить на такую наглость, только заскулил:

   — Сам, поди, знаешь, какие у меня силы! Чем защищаться стану?

   — Я скажу Ивану, он пришлёт тебе подмогу, и вдобавок вот его оставляю. — Латиф кивнул на Азяма, — с десятью воинами.

   — Мне пушки нужны и огненное зелье, а у твоего Азяма ничего нет. На что он мне?! — разозлился Беклемишев.

   — Я тебе и пушек пришлю, — снова зевнул Латиф. — У меня их много!

Он взгромоздился на коня, и отряд потрусил из крепости.

Беклемишев побежал к себе, поднимая пыльное облако полами шубы.

   — Обхитрил, поганец, — пожаловался он жене, уже усевшейся за утренний самовар, — к великому князю подался!

   — А я-то думала, он по твоему слову в путь отправился! — охнула воеводша. — Да как же ты его выпустил и под стражу не взял?

   — Дак дел было ночью много, — помялся воевода.

   — Это собак-то по крепости гонять? — Баба поистине была всеведущей. — Гонцов-то хоть за подмогой отрядил?

   — Дак когда же?

   — Ладно уж, — втянула она в себя очередное блюдце, — я сама распорядилась. Да велела ещё людям именитым в судной избе собраться. Приоденься и ступай туда.

Город уже знал о приближении татар, поэтому собравшиеся смотрели на воеводу со страхом и надеждой. Но Беклемишев, по обыкновению, зашёлся в бестолковом крике, пока Фёдор Строев, купеческий голова, не одёрнул его:

   — Ты не суетись, воевода, а по делу давай. Для чего Ахмат к нам идёт? Крамольника-царевича своего схватить. Есть тута царевич? Нету.

   — Это я его отсель наладил! — вскричал Беклемишев.

   — Дале пошли. Есть у нас, чем защититься от поганых? Нету! Бежать есть время? Тоже нету! Значит, осталось одно...

   — Одно, только одно, — согласился Беклемишев и выжидательно посмотрел на купца.

   — Откупиться! — выкрикнул Строев. — Собину свою не пожалеем, но жизни и город спасём.

   — Верно! — сказал Беклемишев, но без особого пыла.

Зашумела судная изба на разные голоса:

   — Много ли с города возьмёшь? Тута одна голь перекатная!

   — А ты своею мошной тряхни, в могилке-то деньга не нужна!

   — Сам тряси, коли больше нечем!

   — Наизнанку вывернемся, а сберём сколь надо!

Поднялся Лука Сухой, посадский староста, навис громадой над именитыми и придавил шум мощью своего голоса:

   — Чево по-пустому время тратить? Нашли от кого откупаться — поганые и откуп возьмут, и пограбят, и жизни лишат! Али не всегда так было? Надо боронить город да за подмогой слать!

   — Я уже послал, — вставил воевода.

Луку поддержал старик Лунёв, голова кузнецкой слободы:

   — Орда, слышно, через Оку перевозиться будет. А мы что ж? Откупимся и станем глядеть, как она на нашу землю потекеть? На другой город наедет — и тот откупится: и дойдут басурманы аж до самой Москвы и полонят всю русскую землю. А мы лежим с закрытыми глазами и радуемся? Не будет радости от такого лежания — совесть загрызеть!

Опять зашумели супротивники:

   — Больно совестливые вы, посадские!

   — Экие страдальцы за русскую землю навались!

   — Им терять нечего — всё одно пожгут посад, — вот и расхрабрились!

   — Мы Ахмату на один щёлк: проглотит и не поморщится! А они борониться удумали!

   — Дак с петушиным умишком только в драку и лезти!

Лука громыхнул:

   — Старик со своим умишком поширше вашего глядит! Все на защиту встанем. Баб, ребятёнков, больных и убогих — укрыть, мужиков — в крепость, а посад — пожечь, чтоб никакого примета поганым не оставить.

   — Пожечь! Пожечь! — обрадовался Беклемишев.

   — Крепость немедля к бою готовить! — продолжил Лука. — Устроить наряд по башням в стенах, назначить башенных голов, чтоб всяк ведал свою сторону и место, ров водою пополнить, смолой запастись, чаны приготовить, зелье пушечное счесть, всех сторожевиков и окрестных людей сюда собрать и привести к крестному целованию, чтоб бились насмерть и живота не жалели. Прикажи бить в набат, воевода.

   — Бить! Бить! — вскричал Беклемишев, выскочил вон из избы и сам загрохотал по тревожному билу.