Священная ночь

Умолкнув на мгновение, она набила трубку кифом и, протянув ее мне, сказала:

— Так тебе легче будет говорить… Это помогает… Освобождает!

Я закурила. Затянувшись, я закашлялась, мне стало плохо. В глазах ее появилось беспокойное нетерпение.

— Я хочу знать. Я настаиваю. Кто ты? Какая чудодейственная сила таится в тебе? Как тебе удалось вернуть к жизни умирающего?

Так я узнала от нее о том, какое действие оказало мое присутствие на человека, задыхавшегося в потемках этого дома. Я сама удивилась. Она продолжала настаивать, умоляя меня открыться. Но мне нечего было сказать. Тогда она принялась жалобно стонать и плакать. Чтобы положить конец этой странной сцене, я согласилась сказать несколько слов:

— Перед тем как я очутилась в вашем городе, мне посчастливилось искупаться в одном источнике, обладающем необычайными, чудодейственными свойствами. Одно из них особенно важно для меня — оно дарует забвение. Родниковая вода омыла мне тело и душу. Она очистила их, а главное, привела в порядок мои мысли, сохранив из прошлого лишь немногое; остались всего три-четыре воспоминания. Остальные исчезли, вместо них я вижу только руины да туман. Все словно покрыто старым шерстяным одеялом. Чтобы добраться до этого источника, надо освободиться от всего и навсегда отказаться от тоски по прошлому. Я уничтожила свои документы и последовала дорогой судьбы, по которой меня ведет моя звезда. Звезда эта всюду со мной. Если хочешь, я могу показать ее тебе. В тот день, когда она погаснет, я умру. Я все позабыла: детство, родителей, свое имя. И когда гляжу на себя в зеркало, признаться, я радуюсь, потому что даже лицо и то у меня новое… Лицо-то должно было быть совсем другим. Одно меня беспокоит: мне угрожает безразличие, а иными словами, пустыня чувств. Если я стану бесчувственной, я увяну, исчезну совсем. Ни Консул, ни ты, ни я, мы не похожи на других. Так что давайте радоваться… мы здесь не навечно… Пусть время не скучает в нашем обществе; попробуем доставить ему маленькое удовольствие, дадим волю воображению при помощи хотя бы цвета; Консул обожает оттенки цветов; и ничего удивительного в том, что эта страсть возникла у слепого…

Слова мои успокоили Сидящую. Она слушала меня со слезами на глазах. И уже не казалась такой суровой. Выражение ненависти, которой она, по ее словам, питалась, исчезло с ее лица. Мне удалось смягчить и растрогать ее. А между тем я не сказала ничего особенного. Помолчав немного, она бросилась ко мне и стала целовать мои руки. В смущении я пыталась отнять их, но она не отпускала. Ее поцелуи смешивались со слезами.

— Прости меня, — сказала она. — Прости, что я так резко говорила с тобой. Ты — ангел, ниспосланный пророками. Мы — твои послушные рабы…

— Довольно! — воскликнула я, пытаясь прервать эту тягостную сцену. — Никакой я не ангел, и никто меня не посылал! Встань, прошу тебя!

Все это время до нас доносился стук пишущей машинки, удивительно ровный стук — можно было подумать, что Консул печатает одно и то же слово.

Смятение чувств

В ту ночь я долго не могла заснуть. Слушала, как плачет в углу Сидящая, как ходит по своей комнате Консул. В какой-то момент я даже решила было уйти из этого дома и попытать счастья в другом месте. Но что-то удерживало меня. Наверное, прежде всего мой интерес к Консулу и то волнение, которое его присутствие рождало во мне. А также неколебимое предчувствие того, что, куда бы я ни пошла, всюду встречаться мне будут люди странные и отношения у меня с ними будут непростые. Я была твердо убеждена, что это семейство, вернее, эта пара — моя судьба. Они очутились на моем пути. Мне суждено было войти в этот дом, и моя натура неизбежно должна была посеять здесь волнение. Пока что разобраться в чувствах было нелегко. Все казалось таким зыбким и неясным. Кто кого любит? В чьих интересах поддерживать сложившуюся ситуацию? Как уйти из этого дома и не навлечь на него беду?

Я узнала, что долгое время Сидящая не допускала в дом женщин. Она ревниво держала брата в своей власти. Время от времени он восставал, хотя и нуждался в ней. Думается, мое появление в этом доме совпало с моментом, когда напряжение достигло наивысшей точки и грозило привести к чему-то непоправимому.