Священная земля

В какой-то неподходящий момент он подумал, что Соклей встанет и сделает именно это. Но его кузен всего лишь поерзал на табурете. Соклей указал на кифару Ареоса, которую он держал в руках. “Ты когда-нибудь видел более прекрасный инструмент?”

Менедему пришлось вытянуть шею, чтобы хоть что-то увидеть, но он ответил: “Я не верю, что видел”.

Большая и тяжелая кифара была любимым инструментом профессиональных музыкантов. У нее было семь струн и огромный звуковой ящик, который усиливал звуки, извлекаемые из них кифаристом. Кифара Арея была из светлого дуба и блестела так, словно натерта пчелиным воском. У него были вставки из слоновой кости и какого-то темного дерева, возможно, орехового, возможно, чего-то более экзотического - и более дорогого. Руки Ареоса, на которых он играл, были мускулистыми, как у панкратииста.

Но затем Арейос пробежал пальцами по струнам, и Менедем перестал замечать что-либо, кроме музыки. Его кифара была не только одной из самых красивых, которые Менедем когда-либо видел, но и одной из самых идеально настроенных, которые он когда-либо слышал. Настроить кифару - или ее родственников, лиру, барбитос и форминкс - было совсем не просто. Как и любой, кто ходил в школу, Менедем научился играть на лире ... в некотором роде.

Струны - четыре в лире, больше в других инструментах - были прикреплены к звуковому ящику внизу с помощью струнной перекладины и мостика. На другом конце все было сложнее. Веревки были намотаны на крестовину и удерживались на месте куском шкуры, срезанной с шеи коровы или козы, и натерты липким жиром, чтобы они прилипли к ней. Менедем помнил бесконечные переборы, бесконечные корректировки - и палку школьного учителя, опускавшуюся ему на спину, когда он не мог добиться правильного тона, несмотря ни на что. И даже когда ему удавалось убедить струны выдавать ноты, близкие к тем, какими они должны были быть, небольшая игра снова выводила их из себя. Этого было достаточно - более чем достаточно - чтобы свести с ума кого угодно.

Здесь, однако, тона были далеки от того, какими они должны были быть. Они были совершенно правильными и’ казалось, проникали в самую душу Менедема. “Чистая, как вода из горного источника”, - прошептал Соклей. Менедем опустил голову, а затем жестом велел своему кузену замолчать. Он не хотел слышать ничего, кроме музыки.

Арейос сыграл всего понемногу, от лирической поэзии поколений, последовавших за Гомером, до последних песен о любви из Александрии. Во всем, что он играл, чувствовался легкий сардонический оттенок. Он выбрал старое стихотворение Архилохоса о том, как он выбросил свой щит и оставил его на поиски какому-то фракийцу. А александрийская песня была о женщине, пытающейся околдовать своего возлюбленного и увести его от своего соперника - мальчика.

Наконец, кифарист взял еще один совершенный аккорд, очень низко поклонился, сказал: “Я благодарю вас, благороднейшие”, и покинул сцену.

Менедем хлопал так, что у него заболели ладони. Он был не единственным; оглушительный гром аплодисментов заполнил таверну, достаточный, чтобы у него зазвенело в голове. Крики “Эйге!” раздавались со всех сторон.

“Как он там рядом со Стратоником?” Спросил Менедем, когда они вышли из здания.

“Я давно не слышал Стратоника”, - ответил Соклей, рассудительный, как обычно. “Я думаю, что Ареос, по крайней мере, так же хорош с самой кифарой - и я никогда не слышал, чтобы кто-то был настроен лучше-

“Да, я сам подумал то же самое”, - сказал Менедем.

Диокл опустил голову. “Я тоже”.

“Но у Стратоника, если я правильно помню, голос был лучше”, - закончил Соклей.

“Я рад, что мы поехали”, - сказал Менедем. Он похлопал келевста по спине. “Хорошо, что ты услышал, что он играет, Диоклес - и я надеюсь, что тень Никокреона получила сегодня нагоняй”.

Соклей не огорчился, увидев, как Кипр отступает за гусиноголовую корму "    Афродиты" и лодку, которую "Акатос" буксировал в кильватере. Он также не горел желанием встречаться лицом к лицу с Финикией или землей иудаистов. Кем он был, так это холодной яростью на своего шурин. “Когда мы вернемся на Родос, ” сказал он, “ я собираюсь полить Дамонакса расплавленным сыром и чесноком и поджарить его на его собственном оливковом масле. У нас останется еще много для работы, а еще немного останется для ячменных рулетов, которые мы подадим с его оскверненной тушей ”.

“Ты, должно быть, злишься, если распланировал все меню”, - сказал Менедем.

“Геродот помещает андрофагов далеко к северу от скифских равнин, за великой пустыней”, - ответил Соклей. “Интересно, что бы он подумал, если бы услышал, что родосец хочет стать людоедом“.

“Он, вероятно, задался бы вопросом, какое вино лучше всего подходит к шурину”, - сказал Менедем. “Я бы сказал, что-нибудь сладкое и густое”.