Святитель Тихон. Патриарх Московский и всея России

Несмотря на заявления и послания Патриарха с выражением лояльности советскому правительству, сохранялся запрет на поминовение имени Патриарха за богослужением. Оно приравнивалось к публичному изъявлению хвалы заведомым врагам советской власти. Прокурорское разъяснение предупреждало, что «служители культа, которые будут продолжать такое поминовение… как лица социально опасные, на основании декрета ВЦИК от 10 августа 1922 года, будут представляться в Особую комиссию при НКВД для высылки в административном порядке с заключением на три года в лагерь принудительных работ» [2, с. 108]. Из-за сложившихся обстоятельств поминовение совершалось по-разному: одни священники решались называть Патриарха Тихона полным именем и титулом, навлекая на себя опасность ареста и ссылки, другие поминали Святейшего Патриарха Московского и всея России без имени, а третьи и вовсе только местного архиерея.

При этом власть продолжала давление на Церковь и Патриарха. Напоминая Патриарху о том, что он в одном из своих посланий одобрил введение григорианского календаря, Тучков в сентябре 1923 года требовал ввести и в Церкви новый календарь. В России григорианский календарь был введен декретом советской власти и потому воспринимался в народе как советский календарь. Великие праздники оставались еще выходными днями, но обновленцы справляли их по григорианскому, а православные по юлианскому календарю. «Получалась путаница и лишние невыходы на рабочее место, простои» [2, с. 106], – сетовал Тучков, выставляя на первый план хозяйственные и административные соображения. А тут еще его требования получили подкрепление в решениях Константинопольского всеправославного совещания, состоявшегося в мае-июле 1923 года. Патриарший Синод решил последовать примеру Константинопольской Церкви, причем сделать это предполагалось как можно скорее, со 2 октября, чтобы не сокращать Рождественский пост. По поручению Патриарха епископ Иларион составил текст патриаршего послания, разъясняющего действие Синода, которое должно было успокоить верующих. Но Тучков не разрешил печатать это послание для рассылки по епархиям, в газетах же только сообщили о том, что «тихоновская Церковь вводит новый календарь». В московских церквах уже в октябре богослужение совершалось по григорианскому календарю, в провинции же все оставалось no-старому поскольку там еще не получили послания Патриарха. Но время шло, и подходящий момент был упущен. Теперь если ввести новый календарь, то из богослужебного года исчезнут 13 дней и Рождественский пост будет нарушен. Тогда Патриарх Тихон, к великой радости большинства православных, вынужден был отказаться от введения нового, григорианского календаря в текущем году. 8 ноября Московский Епархиальный совет распорядился о возвращении московских церквей к календарю юлианскому. Раздосадованный неудачей, Тучков велел срочно напечатать патриаршее послание о введении нового календаря и вывесить его в разных местах Москвы, но было поздно. Таким образом вопрос о перемене календаря для Русской Православной Церкви окончательно отпал.

Затем, в ноябре 1923 года, Тучков впервые после освобождения из-под ареста вызвал к себе Патриарха Тихона и настойчиво требовал примириться с обновленцами, в частности, с евдокимовским синодом – обновленческой группировкой, возглавляемой Евдокимом (Мещерским), одним из авторов «меморандума трех»; в противном случае грозил Патриарху новым арестом. Патриарх отвечал решительным отказом, а близким своим объяснял, что теперь, когда он спокоен за судьбу Церкви, он с радостью пойдет и в тюрьму. Сразу после посещения Тучкова Патриарх сделал письменное распоряжение о Местоблюстителе Патриаршего Престола, назначив им митрополита Ярославского Агафангела, а в случае, если он не сможет взять на себя это поручение, – митрополита Казанского Кирилла. Через несколько дней ГПУ арестовало ближайшего и бесценного помощника Патриарха епископа Илариона. За неделю до Рождества Христова святителя привезли в Кемский лагерь, и он, человек удивительной жизненной энергии, полный духовных и физических сил, сказал своим соузникам: «Отсюда живыми мы не выйдем» [2, с. 107].

Последние годы (1924–1925)