Святой Грааль. Во власти священной тайны

«Я не смею поведать сию историю, не могу, даже если б хотел, ибо нет у меня той великой книги, в коей записаны все эти истории, продиктованные и возвещенные высокими иерархами. В ней записаны великие тайны, называемые Граалем».

Главное, на что здесь надо обратить внимание, — это контекст. Христос раскрывает Иосифу смысл главного таинства Церкви — мессы. Молитва при освящении евхаристии в раннем Средневековье именовалась «secreta» («секрета», церковнославянский аналог — тайносовершительная молитва)[194]. Более всего тайн заключает в себе месса, в частности — символическая интерпретация священных сосудов, используемых при этом. Это соответствует писаниям Амалария из Меца и восходящим к нему текстам. Можно утверждать, что «великая книга», о которой упоминает Робер, — это один из таких текстов, например, «Жемчужина души» Гонория. «Тайны» Робера, а также утверждения Кретьена, что он будто бы использовал некий тайный текст, и, наконец, «История о Святом Граале», в которой говорится, что таинственная книга якобы была написана Самим Христом, — это не более чем средства придать истории большую достоверность и уверить читателя в истинности того, о чем ему рассказывается.

Подобное прочтение подтверждается ссылками на этот эпизод, фигурирующими в «Романе об истории Грааля» и прозаических версиях. Ближе к концу поэмы Иосиф назначает Брона, Богатого Рыбака, своим преемником. Ему является ангел и повелевает открыть Брону «святые словеса, сладостные и драгоценные, благодатные и преисполненные благочестия, истинный смысл коих и надлежит назвать тайнами Грааля». Иосиф так и поступил, а также записал эти слова. Затем он «весьма прикровенно» продемонстрировал эти тайны Брону.

Тот факт, что Иосиф именно «продемонстрировал» тайны, означает, что самое ядро таинства представляло собой некий ритуал или священнодействие. Это подтверждает, что Робер имел в виду именно мессу. Что касается «святых словес», то они — те же самые, которые Робер уже упоминал в своем описании «великой и благородной книги»: никакого более глубокого уровня смысла здесь нет. Прозаическая версия поддерживает эту точку зрения, переходя от «тайн» к «освящению». В двух вариантах «secre»

(тайный) превращается в «sacre» (святой), и в «Персевале в прозе» Брон открывает Персевалю «святые словеса», кои поведал ему сам Иосиф. Правда, в другом манускрипте «Персеваля в прозе» «святые словеса» вновь становятся «тайными»[195], но эти два определения носят взаимозаменяемый характер. В романе «Перлесво» идея о тайнах Грааля появляется вновь, в эпизоде, когда Артур отправляется в паломничество к Граалю. Грааль появляется при освящении гостии во время мессы в пяти ипостасях, «но их не подобает называть, ибо тайны таинства нельзя возвещать никому, кроме того, кому Бог даровал Свою милость».

В романе «Ланселот-Грааль» мы находим сочетание обоих этих аспектов тайн Грааля. В «Ланселоте» в сценах, в которых фигурирует Грааль, познанием сути Грааля не обладают ни рыцари, ни Ланселот и Гавейн, ибо они недостойны, ни Борс, ибо он еще не начал поиски святыни. Читатель между тем знает, что Грааль — это Чаша Тайной Вечери, задолго до того, как Христос открывает это избранным рыцарям, собравшимся в замке Корбеник в конце истории. Однако пожилой муж, видом напоминающий святого и призывающий Артура отравиться на поиски святыни в начале романа «Поиски Святого Грааля», переносит ожидания читателей в иную плоскость:

«Ибо это не поиски земных вещей, но взыскание Тайн и сокровенных услад Господа нашего, и Божественных тайн, каковые Всевышний Владыка откроет блаженному рыцарю, коего Сам Он избрал Своим служителем из всех чинов и разрядов рыцарства, ибо он — тот, кому Вседержитель явит чудеса Святого Грааля, о которых язык человеческий молвить не смел и сердце мечтать не дерзало».

Чудеса чудесами, но собственно тайны Грааля, упомянутые у Робера де Борона, исчезают бесследно, как только мы обратимся к началу «Истории Святого Грааля», к сцене, в которой Христос раскрывает Иосифу таинства мессы накануне его освобождения из темницы. Совсем другой рассказ об установлении таинства мессы приводится в сцене после того, как сын Иосифа, Иосиф Младший, посвящается во епископа и становится первым епископом христианской церкви. Это возвращает нас к тем чудесам евхаристии, о которых мы уже говорили; этот рассказ восходит к историям о превращении гостии в реальные кровь и тело, а затем — в маленького ребенка, что являет собой драматический визуальный образ богословской концепции пресуществления. И здесь опять-таки нет тайн; по сути, все обстоит как раз наоборот, ибо Св. Дары надлежит почитать и показывать, «чтобы все люди Мои ясно видели их». В этом самом несветском и клерикальном из всех романов о Граале нас не должно удивлять, когда мы обнаружим в нем отзвук идей, занимавших центральное место в дебатах о совершении мессы и смысле и символике ее главного таинства.