Феопомп должен теперь сам рассудить и без предубеждения решить, когда у существа блаженнейшего и нетленного может возникать страдание, — тогда ли, когда оно оказывает нам помощь, милосердие и благоволение, или тогда, когда оно показывает себя жестоким, суровым, лишенным милосердия и сожаления. Мы же, — говорит Григорий, — признаем бесстрастным Того Бога, Который является виновником благих дел и Который из неразумных делает мудрыми. Несправедливо называть блаженнейшим и нетленным того, кто никогда не заботится о человеке. Мудрого и разумного человека узнают только по делам, которые совершаются его искусством; и высшее существо мы можем называть блаженнейшим только тогда, когда его природа открыта нам; а когда мы видим дела этого блаженнейшего существа, то из них мы научаемся еще большему о Нем. Ввиду этого трудно даже сказать что-нибудь о тех, которые усвоили себе тот взгляд, что блаженнейшее существо пребывает только в своих обителях, замкнуто в самом себе, созерцает самого себя, ко всему относится с одинаковым презрением, покой предпочитает попечению обо всем. Как можно назвать блаженнейшим и нетленным то существо, которого человеческий ум не в состоянии познать? Как можно сообщить людям о величии разума блаженнейшего существа, когда оно не представило ни одного случая, на основании которого можно было бы говорить о нем. Нельзя называть благим того, чья благость и щедрость совершенно сокрыты.
Если Феопомп имеет такое понятие о Боге, то это его дело. Но он, очевидно, не может постигнуть Бога, так как Он не явил ему Своей природы, которая превыше всего, по его представлению, пребывает в том высшем наслаждении, которое прилично Богу и в которое Бог погружается, так что и сам ничего не делает и другим не позволяет что-нибудь делать. Но какому страданию подверг Себя блаженнейший и нетленный Бог, принося людям помощь? Что это за блаженнейший Бог, богатый в своих дарах, которому не присущи ни радости, ни заботы, ни милости, ни иное какое-либо из тех качеств, которые приличны добродетели и которые составляют средство обнаружения для Бога, щедрого в Своей помощи?
Если Феопомп сочиняет себе такого Бога, Который любит Самого Себя, пребывает в Своих богатствах, наслаждается Своею славою и никому не хочет оказывать содействия, пренебрегает людьми и отвергает их, лишает помощи блаженнейшего существа, — то какова жестокость этого Бога по отношению к людям! Григорий приглашает Феопомпа обратиться к мудрецам и у них поучиться познанию истинной философии: они тех, которые падали и заблуждались в этом мире, призывали и делали ближними себе. Природа добродетели и плод философии в том, чтобы те только почитались блаженными, у которых забота не только о себе, но и о близких, в особенности о тех, которые подвержены страданиям души. Если человеческая философия и сама умеет лечить болезни души, и тем, которые стремятся к добродетели, не позволяет отталкивать и презирать даже только одну душу какого-нибудь человека, то как не сказать, что Тот Бог, Который есть учитель всякой философии, Который поистине блаженнейший и щедрейший, по Своей воле пришел сюда, где множество страданий, к тем, которые порабощены страданиям? A страдание души всегда есть там, где не совершаются приличные добродетели. Во всех болезнях души наиболее тяжкой представляется похоть. Так как в этом мире на род человеческий обрушились бесчисленные бедствия, то Бог может быть назван блаженнейшим и щедрым в Своих дарах только тогда, когда окажется, что, при бесстрастии Своей природы, по приличной Богу благости, Он разделяет всем людям Свои дары. Сам Платон сказал: „зависть находится вне пределов божественного существа“.
Поэтому пришел Иисус, Царь над всем. чтобы исцелить тяжкие болезни людей. Оставаясь тем, чем был, Он своим бесстрастием истощил страдания. Он пришел, чтобы сделать людей блаженными и исполненными благ, чтобы смертных сделать бессмертными, воссоздать и обновить.