Святой праведный Феодор Ушаков. Изд. 5-е. 2010

— Так, да не так. Сие значит: иметь преимущество перед другими кораблями. А еще не бояться ничего, быть удачливым. А вот еще о ветре говорят собеседнику, что ты имеешь ветер. С одной стороны, то значит — скорость имеешь, а с другой — значит быть в милости, в успехе. — Федор подошел к Дашеньке, погладил ее по голове и сказал: — Французский учишь? — Та кивнула. — Скажи, как понимать их выражение: порт де салю?

Даша зарделась, подумала и неуверенно сказала:

— Может, порт приветствия?

— Ну, может быть, а у моряков то значит гавань для убежища или дом, место, в котором следует искать покровительства. У меня такого места, пожалуй, и не было. А ты, отец, как поймешь сие морское выражение: скроить штаны?

Федор Игнатьевич, увлеченный общей игрой, хохотнул:

— Ха, догадываюсь, что не в портновском смысле, наверное, у вас там его употребляют…

— То-то и оно-то. Сие значит заставить гонимое судно поставить все паруса и употребить все средства для ухода.

— Братик, а что едите в голом море? — снова вмешалась Даша.

— Да все, Дашенька: солонину, рыбу, кашу, сухари. Я разносолов не прошу, все ем и себя приучаю к разному. У нас один офицер из французов ловил морских рыбок, червей, улиток, медуз, уксусом заливал, солил и ел.

Даша взвизгнула, прикрыла рот:

— А ты, братец?

— Я тоже рюмку водки выпил — и съел. Море, оно к умеренности и всеядности клонит.

Федор Игнатьевич разумом давно понял, что сын, повидавший света больше его, живет неведомым ему порядком и законом. Его же законы предполагали жестокую власть командира. Строго спросил:

— Моряков порешь?

— Я их, батя, учу. Сие главное. Мудрость офицерская состоит в том, чтобы править людьми, а не истуканами. Человека и наказать можно за провинность, а истукану все едино: наказывай, не наказывай.

— Ну а моря-то боишься?

— Петр I сказывал: боишься пульки — не ходи в солдаты. Так и у нас: боишься моря — не ходи в моряки. Я же собираюсь до самого вечера дней моих на море служить.

— Амуритесь, поди, там, за рубежом? Девицы заморские, чай, лучше наших? — подмигнул Степан. Даша заполыхала лицом, всплеснула руками:

— Какие там красавицы, чай, лучше и милее наших нету.

— Только и свету, что в окошке, — буркнул Степан, а сестра со вздохом, словно давно думала спросить об этом, тихо вымолвила:

— А ты, Федя, что не женишься, аль не присмотрел еще? У нас вот в Алексеевке у Дмитриевых есть девушка красивая, небогатая, но нрава хорошего.

— Не женись, Федька! Погуляй, поезди по белу свету, успеешь ярмо завести, — вдруг зло перебил Степан.

Жена его опустила глаза, а потом сорвалась и почти бегом выбежала в другую комнату. Федор Игнатьевич вздохнул и, окутавшись дымом, встал:

— Ну, еще по одной — и отдохнем…

…В светелке Дарья откинула одеяло и грустно сказала:

— Беда у нас, Феденька. Степка-то пьет до бесчувствия, а она-то, женка евонная, глазищами-то своими так, бестия, и рыскает, сам видишь. Степан злится и бьет ее. А коли мы не даем, на дворовых вымещает. Не знаю, что и будет…

И второй раз за вечер спросила:

— А ты-то, Феденька, как? Аль не полюбился никто?

Федор покачал головой и с нескрываемой грустью сказал:

— Жду, Даша, жду. Однолюб я.

Сестра с сомнением и недоверием посмотрела на брата. Поверила, наверное, но не согласилась.

— Ты ведь малых любишь, все Ваню ласкал. Без семьи-то негоже, братец. С моря вернешься, а дома покой и порядок. Ждут тебя, накормят, приласкают.

Федор успокаивающе улыбнулся:

— Для меня и в море порядок и покой, там я с Богом, сестрица.

Даша молча поцеловала брата, перекрестила и тихо удалилась.

Федор остановился у небольшого окошечка и долго смотрел, как, подталкивая друг друга, вроде бы согреваясь, усаживались на ветвистых березах вороны.

Кончен бал…

Тот дальний переход в Средиземное море и обратно дал крылья капитан-лейтенанту Ушакову. Он стал известной и заметной фигурой не только в Кронштадте, но и в Санкт-Петербурге. Имя его упоминалось в Адмиралтейств-коллегии, среди влиятельных сановников, в дворцовых кругах. Кто-то доложил Потемкину, тот попросил показать и уговорил Екатерину назначить его командиром императорской яхты, зная, что оттуда пути открываются широкие.

— Новых людей, Като, надо на флоте взращивать, — говорил он при подписании указа. Та вздохнула:

— Надеюсь, Гриша, ты мне гнилой товар не продашь?

— Я же не Никита Панин! — Но «товар-то» и сам знал понаслышке и пообещал матушке как-нибудь в деле посмотреть.

— Пощупаешь сама, когда в Балтику выйдем, — буркнул не без намека.

А Ушаков с рвением принялся обучать команду яхты и корабль осваивать. Морские служители и так много умели: приборку проводить, паруса ставить, на вантах располагаться, во фрунт становиться при приезде царствующих особ. А тут еще оказалось, что надо учиться сигналы распознавать флажные, заменять друг друга, узлы по-особому прочные вязать, располагаться каждому по единой особой команде, учиться на волне держаться и плавать в холодной воде Финского залива.

— Нешто мы медведи у цыгана, — ворчали служившие по многу лет моряки, — что нас так выучивают.