— У нас о деле державном и о совершенстве в профессии пекущихся немного, все о карьере собственной больше да о том, чтобы приглянуться… — хотел добавить «высочайшим особам», потом передумал и закончил вроде бы о другом: — Нам он еще для великих морских баталий пригодится, не все иноземцев приглашать.
— Да, для морских, для морских, Гриша, — многозначительно закончила императрица.
Ушакову от яхты к Зимнему было недалеко, но надо было вызвать карету, чтоб подъехать, как приглашенному гостю, к центральному входу во дворец.
Когда он добрался к подъезду, было поздно: выход императрицы уже состоялся. В разных местах зала образовались кружки, где пили шартрезы, ликеры, играли в карты, судачили, ожидали начала танцев. Ушаков с неловкостью ощутил на себе взгляды, хотя навряд ли многие смотрели на входящего капитан-лейтенанта, ибо все взоры были обращены на императрицу, которая должна была открыть танцы, но медлила, о чем-то беседуя с французским послом. Но вот гофмейстер, стоявший рядом с ней, махнул платочком, оркестр замолк, и Екатерина, встав, пригласила в пару Потемкина. Зал немедленно расслоился, выстроившись затем по известному тут старшинству, вослед первой паре. Ушаков прижался к стенке и вдруг почувствовал радостный и лучистый взгляд с противоположной стороны. Музыка снова грянула, а он понял, что на него глядит Полина. Та балаклавская Полина, что обещала встретить его в Петербурге. Не обращая внимания на двинувшуюся танцевальную колонну, Федор кинулся через весь зал к ней, приводя в ужас гофмейстера.
— Корму режешь, капитан! — крикнул надвигающийся Потемкин.
Ушаков слов не услышал, ибо уже представлялся Полине и стоящей рядом даме.
— Капитан-лейтенант Федор Ушаков!
— Ну вот, я знала, что обязательно увижу вас еще раз, — с доброй улыбкой поклонилась Полина. — Кого вы теперь защищаете?
Федор не обиделся, с достоинством ответил:
— Капитан императорской яхты! — И, видя недоверие в глазах рядом стоящей дамы, обернулся, как бы ища подтверждения. Императрица сделала очередную фигуру в танце и, повернувшись лицом к Ушакову, благосклонно и снисходительно улыбнулась:
— Я вижу, вы не только морским делом увлечены. Становитесь… в линию баталии…
Федор решительно протянул руки Полине и, несмотря на легкое движение несогласия у дамы, вступил в круг.
— Как я рада, как рада, что встретила вас! Я так надеялась на это раньше. Мы из Смольного института бывали на таких встречах, и я каждый раз смотрю на морских офицеров: нет ли вас среди них? Но увы!
— Надеюсь, что мы будем чаще теперь видеться, — скорее утверждая, чем спрашивая, сказал Ушаков.
Музыка заполнила весь зал, хрустальные люстры мерно раскачивались в такт, переливаясь тысячами огоньков. Но еще больше огней отзывалось в драгоценностях статс-дам и фрейлин, жен титулованных вельмож и дипломатов, в орденах князей и графов, камергеров и камер-юнкеров, сенаторов и статс-секретарей. Все сверкало вокруг, сияло, переливалось в лучах свечей и волнах музыки. Бал был в разгаре, светлые чувства переполняли капитана.
— Ну дак когда мы увидимся снова? — настойчиво и радостно спросил он, подходя в очередном пируэте к Полине.
Та отступила, развернулась и, приблизившись, негромко сказала:
— Эта дама — моя свекровь. Я недавно просватана.
Свет в зале померк, музыка потеряла мелодию и судорожно забилась под потолком.
Ушаков проводил ее к тому месту, где пригласил на танец. Старая дама с тревогой посмотрела на них.
— На тебе лица нет! Здесь так душно! — И, решительно взяв Полину под руку, повела к выходу.
Было еще не поздно. Ушаков, завернувшись в темный плащ и не замечая ночной прохлады, порывистого ветра с Финского залива, стоял у входа в Зимний — карета еще не подъехала, бал продолжался. Он очнулся, когда из остановившейся кареты к нему склонился светлейший:
— Проветриваешься, капитан? А то давай подвезу куда хочешь!..
Ушаков покачал головой: кончен бал.
— В море, князь! В море хочу! Там лучше!..