«…Я чту его как великого старца. Конечно, я небольшой человек, чтобы предлагать свое суждение… Но я знаю, и был свидетелем отношения к старцу Святейшего Патриарха Алексия, которого старец благословил своим родовым образом Спасителя. Образ этот находится у Святейшего.
Это было в 1948 году… Митрополит Григорий (Чуков) вызвал меня для представления Патриарху Алексию. Я был на приеме у Святейшего и передал Ему от старца: "Иеросхимонах Серафим из Вырицы – в миру Муравьев Василий Николаевич – просит Вашего, Ваше Святейшество, благословения и земно Вам кланяется", – и при этом я земно поклонился.
"Знаю, знаю его, – ласково сказал Патриарх, – а как он здравствует?" Я ответил, что духом он бодр, а телом изнемогает, так как очень много у него бывает посетителей с горем и скорбями… Святейший меня благословил и сказал медленно и раздельно: "Передайте ему от меня, что я прошу его святых молитв". Кончился прием, слышу в публике голос: "Вот ведь за Патриарха вся Церковь молится, а он просит молитв схимонаха…" – "Ну, а это не простой схимонах, а старец", – произнес неизвестный…» [203, л. 41, 42, 82].
К вечным обителям
…плод ваш есть святость, а конец – жизнь вечная.
Летом 1948 года положение Церкви вновь усложнилось. В ЦК ВКП(б) было разработано секретное постановление «О мерах по усилению антирелигиозной пропаганды», а уже в сентябре прокатилась первая в послевоенные годы волна арестов священнослужителей. Началась новая кампания по закрытию храмов с целью последующей передачи их под клубы, кинотеатры и другие учреждения. Массовыми тиражами стали издаваться атеистические брошюры с резкими нападками на Православие. Новые удары по Церкви были, несомненно, слабее, чем пережитые ею в 20–30-е годы. Но в конце 40-х уцелевшее в предыдущие два десятилетия русское духовенство вновь разделило судьбу своего народа – о репрессиях того времени не понаслышке знают многие из ныне здравствующих пастырей.
И вновь с вопросами и недоумениями направились в Вырицу многочисленные паломники. Старец, святых молитв которого испрашивали высшие иерархи Церкви во главе со Святейшим Патриархом, не нарушил своего обетования, данного почти двадцать лет назад: «Пока моя рука поднимается для благословения, я буду принимать людей».
В последние годы отец Серафим был совершенно прикован к постели. В некоторые дни состояние здоровья батюшки ухудшалось настолько, что он даже не мог отвечать на записки, которые передавали через келейницу. Но как только наступало хотя бы небольшое облегчение – подвижник сразу начинал прием страждущих. В ту пору отец Серафим завещал многим своим духовным чадам не смущаться успехами зла, сохраняя верность Матери Церкви и святоотеческому преданию. Воистину
Время земного странствия подвижника подходило к концу. Старцу был открыт час его перехода к Вечности. За день до этого он благословил родных и близких иконками преподобного Серафима Саровского, а своей келейнице, матушке Серафиме (Морозовой), сказал: «Во время моего погребения береги ребрышки…»[19]
Ранним утром отцу Серафиму в проеме окна его келлии в ослепительном сиянии явилась Пресвятая Богородица (как сказал тогда сам преподобный по смирению своему – Жена неземной красоты) и жестом правой руки указала на небо. Сообщив об этом родным, батюшка объявил: «Сегодня принять никого не смогу, будем молиться», – и благословил послать за отцом Алексием Кибардиным. С благоговением были прочитаны Акафисты Пресвятой Богородице, Святителю Николаю Чудотворцу и преподобному Серафиму Саровскому. После того, как отец Алексий причастил старца Святых Христовых Таин, отец Серафим благословил читать Псалтирь и Евангелие. Ближе к вечеру преподобный попросил посадить его в кресло и стал молиться. При этом он иногда справлялся о времени. Около двух часов ночи отец Серафим благословил читать молитву на исход души и, осенив себя крестным знамением, со словами «Спаси, Господи, и помилуй весь мир» отошел к вечным обителям.