Святой, Серфингист и Директор

— Лихо подмечено, — ответил я, живо представляя себе тот образ, который нарисовал мой наставник.

Но ведь не станете же вы говорить, что родителям не следует учить своих детей хорошим манерам и ответственности за себя в этом мире? Или вы возражаете против того, чтобы учителя прививали дисциплину, а родители устанавливали определенные ограничения?

— И да, и нет. Конечно, родителям очень важно быть лидерами и мудрыми наставниками для своих детей. Без дисциплины и разумных ограничений ребенок потеряется. Но в жизни главное — равновесие. Это один из важнейших принципов, которым я пытаюсь тебя учить. Без сомнения, ребенка следует научить тому, что такое плохое поведение, и, конечно, он должен иметь представление об определенных границах. Некоторые ограничения в поведении ребенка абсолютно необходимы, но этого нельзя сказать в отношении ограничений для духа ребенка.

— Начинаю понимать вас.

— Можно мне взять пример из твоего детства?

— Конечно, отец Майк, — ответил я, выпрямляясь на стуле.

— Наверняка в возрасте трех или четырех лет ты вел себя преимущественно так, чтобы твои родители или учителя хвалили тебя. Любому ребенку нужна любовь и одобрение, поэтому ты стал предавать себя и поступать не так, как тебе свойственно, а так, чтобы угодить близким людям. Ты стал думать, будто лучший способ заслужить их любовь — поступать так, как они хотят, чтобы ты поступал. Вместо того чтобы, скажем, распевать во все горло в магазине, являя миру истинного себя, ты пел еле слышно, чтобы не смущать и не сердить свою мать.

— И после этого я уже всегда пел только тихо, — ответил я, по достоинству оценив услышанное.

— Правильно. О чем говорил Торо? «Большинство умирает с мелодией, так и оставшейся у них внутри».

— Еще он говорил: «Если человек шагает не в ногу со своими спутниками, может, это оттого, что он слышит другой барабан? Не мешайте ему идти в такт своей музыке, как бы сильно она ни отличалась», — добавил я, вспомнив слова этого замечательного американского философа, жизнь и деятельность которого я изучал в школе.

— Прекрасно, — вымолвил отец Майк, закрыв глаза и впитывая в себя значение слов, которыми я с ним поделился. — Все мы должны предоставить каждому, кто нас окружает, возможность оставаться самим собой. Как ты сказал, мы не должны мешать людям шагать в такт собственной музыке, мы должны позволить им не бояться быть с нами, оставаясь самими собой. Это и есть безусловная любовь — талант поощрять и поддерживать любовь, страсти и мечты другого человека, даже если сам ты их не разделяешь. А то изречение, которое я только что от тебя услышал, напомнило мне строки из санскрита: «Ушла весна, промчалось лето, настала зима. А песня, что хотел я спеть, так до сих пор и не спета. Я настраивал и перенастраивал свой инструмент…» Большинство из нас так и умирают, не успев спеть великую песнь своей жизни, не сумев прожить ту великолепную жизнь, которую им было предназначено прожить. И это упущение не только перед собой — это упущение перед всем миром.

Отец Майк отпил кофе из своей чашки и снова продолжил:

— Если мы живем нашей лучшей жизнью, нашей настоящей, истинной жизнью, мы становимся всем тем замечательным, что в нас заложено. И когда мы именно так являем себя миру, мир выигрывает от того, что мы делаем. Именно об этом писал Пауло Коэльо, автор несравненного «Алхимика»: «Мир будет становиться лучше или хуже в зависимости от того, лучше или хуже будем становиться мы».

— Потрясающий взгляд на мир! — сказал я восторженно.

— К сожалению, большинство людей не понимают этого, — продолжал отец Майк. — Им так и не открывается истина, что их жизнь слишком важна для мира и они должны иметь достаточно мужества, чтобы стать тем, кем они на самом деле являются. И вот, Джек, их некогда прекрасная жизнь превращается в запутанную головоломку. Очень многие из нас живут не так, как было бы хорошо и правильно для нас. Мы живем жизнью нашей матери, нашего отца и даже нашего священника, вместо того чтобы набраться мужества и жить той жизнью, которая была для нас предначертана. В моем понимании, это высший грех.

— Слушаю вас, отец, — произнес я почтительно.

— Могу поспорить, — продолжал он, — по мере взросления ты, вместо того чтобы мечтать стать космонавтом, поэтом или президентом, стал ограничивать свои мечты чем-то более практичным и достижимым, в соответствии с тем, чему учили тебя твои учителя.

Вместо того чтобы оставаться собой и говорить то, что ты думаешь, ты стал надевать социальную маску и думать, чувствовать и поступать так, как в понимании твоего окружения было принято думать, чувствовать и поступать. Ты начал предавать самого себя. Ты стал «Великим Притворщиком». Ты заглушил свое самовыражение и утратил свой голос.

Как верно, — признался я.

— Не выражая миру себя и своей правды, ты утратил голос, который мог открыть настоящего тебя окружающему миру. А человек без самовыражения — это личность без личной свободы. Человек, не способный предъявить миру истинного себя, превращается в невидимку, в какую-то фикцию себя самого.