Святость и святые в русской духовной культуре. Том 1.

[…] сице бе убо по вся дьни о сихъ уча братию, не возноситися ни о чемь же, но съмерену быти мниху, а самому меньшю всехъ творитися и не величатися, но къ вьсемъ покориву быти. «И ходяще же — глаголаше имъ — руце согъбене на прьсехъ своихъ кожьдо да имате, и никтоже васъ да не преходить въ съмерении же вашемь, да ся покланяете къждо другъ къ другу, якоже есть лепо мьниху, и не преходити же отъ келие въ келию, но въ своей келии къждо васъ да молить Бога.» Сицими же и инеми словесы по вся дьни не престая ихъ наказааше, и аще пакы слышааше от братия, ком уже сущю от мечьтаний бесовьскыихъ, то сия призъвавъ и, яко во вьсехъ искушенихъ бывъ, учааше и наказааше стати крепъце противу дияволемъ кознемъ…, но постомь и молитвою оградитися и Бога часто призывати на победу злааго беса. Глаголааше же и се къ нимъ, яко тако и мне бе исперва,

после чего привел случай, имевший место с ним, встречи с злым духом в виде черного пса, когда страх охватил блаженного, и он смог избавиться от него только с помощью прилежной молитвы. И далее как вывод —

К симъ же и ина многа словеса глаголааше, крепя я на зълыя духы. И тако отпущааше я, радующася и славя Бога о таковемь наказании добляаго наставьника и учителя ихъ [659]

. (44б).

Когда кто–нибудь из братии покидал монастырь, Феодосий плакал и молил за него Бога до тех пор, пока ушедший не возвращался обратно. И тогда

того блаженый съ радостию приимъ учаше и никакоже раслабети вражиями козньми, ни попустити имъ на ся, но крепе стати. Се бо глаголааше яко «не мужьскыя есть душа, еще раслабети печальныими сими напастьми». Си и ина многа глаголавъ, утешивъ того, отпустяаше въ келию его съ миръмь. (49в–49г).

Так наставление–учение естественно переходило у Феодосия в ободрение и утешение.

Ибо сицева ти бе любы блаженаго, и сицево милосрьдие къ ученикомъ своимъ имяше, дабы ни единъ отъ стада его отлучилъся, но вься въкупе, яко пастухъ добрый, пакы пасяше, уча и утешая и словесы увещавая душа ихъ, кормляше и напаяя не престаяше. Темьже и мъногы на Божий разумъ наводяше и къ небесьному царствию направляше [660]. (50а–50б).

Учительство Феодосия чаще всего связано с помощью другим и милосердием к страдающим. Перед лицом горя, беды, страдания, обиды он не мог оставаться равнодушным, печаль и уныние овладевали его сердцем, его охватывала жалость и слезы навертывались на глаза. «Горячее» сердце Феодосия, похоже, не выдерживало этих живых образов несчастья и отверженности, жалость переполняла его, вытесняя или оттесняя «среднюю» трезвость. Таким, например, было состояние Феодосия в эпизоде с разбойниками, которым он прощает их вину, или даже — точнее — вопрос вины вообще не присутствует открыто во всей этой сцене: благодаря душевной деликатности и некоей интуиции Феодосий сдвигает акцент, как бы игнорирует звено преступления и вины. Не — «вы сделали то–то» и «вы виноваты в том–то», но — «никому не причиняйте зла!» [661]. Вот типичная картина: