Святость и святые в русской духовной культуре. Том II. Три века христианства на Руси (XII–XIV вв.)

Если говорить не о тех, кто семь веков назад слышал «слова» Серапиона (а весьма вероятно, что было немало и тех, кто присутствовал при произнесении нескольких «слов», а может быть, даже и всех, если, например, первое «слово» было произнесено тоже во Владимире, — предположение, которое пока тоже нельзя считать полностью исключенным), а о тех, кто имеет возможность прочитать все пять «слов» подряд, то возникает еще одна проблема — возможности понимания этого собрания «слов» как некоего

целого, своего рода «пятисловия». Поскольку в данном случае речь не идет о том, считал ли сам автор (Серапион) эти «слова» целым или, если были и другие «слова», частью некоего не известного вполне целого, то сама возможность такого понимания не может отрицаться полностью, хотя бы в силу того своеобразного «холизма» воспринимающего сознания, с которым связана и «гештальтистская» установка в психологии восприятия. В этом контексте уместно напомнить, что пять «слов» Серапиона разбиваются на две группы, каждая из которых объединяется известной общностью, подчеркивавшейся выше. В одном случае речь идет о первых трех «словах», объединенных идеей раскаянья и покаяния перед лицом страшных бед, случившихся на Руси, — природных или связанных с нашествием татар. В другом случае имеются в виду два последних «слова», посвященных прежде всего рецидивам язычества. Вместе с тем и первая и вторая группы слов объединяются в общность более высокого порядка— покаяние в связи с бедами — внутренними и внешними, — обрушившимися на Русскую землю. Наконец, внимательное прочтение всех пяти «слов» подряд позволяет обнаружить целый ряд

фрагментов, повторяющихся с меньшими или большими вариациями, не только внутри каждой из двух указанных групп «слов», но и между ними. Учитывая постоянные повторы некоторых ключевых мест, меньшего объема, чем тот, что формирует фрагмент, а именно группы слов, синтагм, отмеченных выражений и образов и т. п., а также единство языка и стиля во всех пяти «словах», приходится допускать как некий конструкт наличие у Серапиона некоего потенциального «прото–текста», или «прото–слова», который он по мере надобности актуализировал, эксплицируя определенную часть его в конкретный текст того или иного «слова». Таким образом, и в этом смысле есть определенные основания говорить о целостности этого «прото–текста» или его замысла, частными отражениями которого оказываются известные пять «слов». Наконец, и стилистическое единство (оно, разумеется, также не означает однородности стиля в каждом из конкретных «слов», но скорее общность стилистической парадигмы, разные элементы которой по–разному актуализируют себя в отдельных «словах») способствует выработке у читателя чувства «целого» в отношении всех известных «слов» Серапиона.

Но особенно, может быть, важно то, что на уровне инфраструктур все тексты Серапиона оказываются «прошитыми» элементами, входящими в близкой им окрестности в отношения тесной, или «сильной», связи с другими элементами — или подобными себе, или же, напротив, предельно разведенными в заданном отношении, противоположными. И в том, и в другом случае такая связь воспринимается как отмеченная — по идее, или предельным подобием, или предельным «неподобием», различием. И то, и другое предполагает для своего выявления, обнаружения некие сопоставимые рамки, внутри которых эти особенности сопоставляются друг с другом и самоидентифицируются. Эти рамки «параллелизируют» сопоставляемое и, организуя его, «положительно» или «отрицательно» формируют некие скрепы или даже скрепляющие тяжи, «прошивающие» текст. Отсюда — играющие столь большую роль в «словах» Серапиона параллелизмы разного рода.

Несколько примеров. Автор «слов», несомненно, любит игру слов, их уподобляющее или разъединяющее сопоставление, повторения однокоренных слов, балансирующие между тавтологией и figura etymologica. Таковы, например, случаи того типа, когда один и тот же корень повторяется в существительном и в глаголе, ср.: оутешеньемь оутешить (ны Богъ небесный);

обновитесь (добрым) обновлениемь; (Кыми ли) запрещении (не) запрети

(нам)?; (В ню же бо, рече,) меру мерите, отмерит (вы ся); (Аще) злобою озлобите (вдовицю и сироту);— слухом услышю (вопль их) и др., см. далее.