Святые старцы

Глубоко почитавший отца Льва настоятель сразу же поручил новоприбывшему духовное окормление всей братии. «Отец Моисей с любовию принял старцев и водворил их в своей обители, - писал будущий архиепископ Литовский и Виленский Ювеналий (Половцов, 18261904). - Он лучше других понимал высокое значение и силу их благотворной деятельности». Причем, по единодушному мнению знавших его, отец Моисей сам вполне обладал высокими духовными дарованиями, но, отчасти по глубокому смирению, отчасти по невозможности совмещать хлопотную должность настоятеля с окормлением сотен людей, поручил старчествование отцу Льву. И не прогадал. Игумен Марк (Чебыкин, 1831-1909) вспоминал, что отец Лев, «как имевший дар прозорливости, вникал во всё. В то время назначение послушаний, келий и тому подобное - всё делалось большей частью по указанию старца. Старец же решал вопрос о том, где жить новоначальному - в монастыре или в скиту. Духовное общение от этого между настоятелем и старцем не страдало. Старец заправлял не только внутренней, духовной, но и внешней стороной братства обители».

Благодаря сохранившимся описаниям мы можем без труда представить себе, каким был отец Лев в то время - выше среднего роста, тучный, с круглым бледным лицом, обрамленным небольшой бородой. Густые волнистые волосы, которые к старости сделались настоящей «львиной гривой» изжелта-седого цвета. Небольшие серые глаза смотрели на собеседника строго и проницательно. Красивые руки с длинными пальцами (на левой руке не было указательного - отец Лев лишился его во время рубки дров на Валааме). Несмотря на хромоту, старец передвигался быстрой, легкой походкой, без тени сутулости.

Главными чертами характера старца были смирение и кротость. Никто не видал его раздраженным или гневающимся, унылым или ропщущим на тяжкие обстоятельства. Недаром его учитель отец Феодор еще на Валааме называл его «смиренным львом».

Одевался отец Лев очень просто - в подрясник, рясу и мантию, сшитые из мухояра, хлопчатобумажной ткани с примесью шерсти или шелка. Для приема гостей надевал заношенный белый балахон. Питался дважды в день, за трапезой обычно беседовал с учениками, любил пошутить или рассказать занятную историю. Мог иногда выпить стакан пива, рюмку вина.

Большую часть дня отца Льва занимал прием многочисленных паломников, стремившихся в Оптину пустынь. Этот прием велся и в самой келии (причем во время разговора иеромонах мог плести поясок, который потом вручал гостю), и в других обстоятельствах, например, за заготовлением дров. Так или иначе, общение с отцом Львом запоминалось и оставалось в душе навсегда. Почти ко всем обращаясь на «ты», говоря простым, доходчивым и выразительным русским языком, он тем не менее никогда не советовал «от себя», всегда ссылаясь на Священное Писание. В зависимости от состояния собеседника отец Лев то возвышал, то понижал тон своей речи, мог даже и изменить сам голос. Иногда вставлял в свои рассуждения шутки, которые, по свидетельству его биографа схиархимандрита Агапита (Беловидова), «вполне описать и изобразить почти невозможно и, во всяком случае, неудобно». Одна из посетительниц отца Льва, смущенная таким его поведением, однажды сказала ему:

- Простите меня, батюшка, я иногда смотрю на вас как на человека святого, а иногда помысл говорит мне, что вы колдун.

В ответ на это старец с улыбкой отозвался:

- Да, должно быть, того и другого есть понемножку.

На самом деле в подобном полуюродстве заключался глубокий смысл. Ученики и гости отца Льва признавались, что с другими старцами часто не могли свободно и спокойно рассказать о смущавших помыслах, - невольно сдерживал строгий вид монахов. А простая, открытая манера общения отца Льва невольно располагала к откровенности.

Прежде всего отец Лев учил тех, кто приходил к нему, познанию себя. Призывал следить за душевными страстями, бороться с ними, добрые дела не мешать с тщеславием и человекоугодием. Особенно бичевал самолюбие, стремление покрасоваться, выглядеть ученее и благочестивее, чем есть на самом деле. Одному из учеников говорил, укоряя:

- Если бы ты был, яко апостол, простосердечен, не скрывал своих человеческих недостатков, не притворял бы себе особенного благоговения, ходил бы не лицемерствуя, - то этот путь ближайший ко спасению и привлекающий благодать Божию. Непритворство, нековарство, откровенность души - вот что приятно смиренному сердцем Господу: аще не будете яко дети, не внидете в Царство Божие.

Если приходивший к нему пытался обвинить в чемлибо другого человека и оправдать себя, отец Лев слушал не перебивая и иногда даже поддакивал. Но в конце говорил:

- Ну хорошо, значит, ты прав, а тот виноват. Значит, мы с тобой квиты, ты теперь праведный и тебе теперь до меня нет никакого дела. Иди-ка с Богом, ты теперь спасен. А меня оставь, ибо мое дело - употреблять труд и время для грешников. Иди-ка, иди со своей праведностью, а нам, грешным, не мешай.