Лицо отца Германа просияло, и он тихо проговорил сам себе:
- Да, он из наших...
Впрочем, уйти из Успенского собора оказалось непросто -хлопоты о постриге длились целый год. В июле 1898-го женился сын батюшки Михаил. «Отпраздновали свадьбу сына, - вспоминал отец Феодор . - Я, конечно, должен был участвовать во всем, но мысли мои были далеко».
Последним торжеством, в котором участвовал отец Феодор, было освящение кремлёвского памятника Александру II 16 августа 1898 года. И только осенью этого года 52-летний отец Феодор смог проститься с миром. Вечером 29 сентября он написал об этом стихотворение:
Где то убежище святое,
Где я в безмолвии, в тиши,
В усилиях отсечь все злое
Трудиться буду для души?
Да там, где есть уже немало
Горе имеющих сердца,
На долю коих так же пало
Носить свой траур до конца.
В пустыне мрачной среди бора
Обитель мирная стоит;
Молитва в стройном гласе хора
От ней к Всевышнему парит.
Боголюбезная обитель,
Хочу вселиться я к тебе,
Но как я немощен!..
Спаситель,
Всели Дух прав в Твоем рабе!
8 октября 1898 года отец Феодор уволился из Успенского собора и 24 октября поступил в число братии Зосимовой пустыни. 30 ноября 1898 года отец Герман постриг его в мантию с именем Алексий, в память святителя Алексия, митрополита Московского. Отныне день его ангела праздновался 12 февраля. Свою камилавку батюшка переделал в клобук. В 1919-м он подарил эту камилавку настоятелю храма Николы в Толмачах отцу Илии Четверухину. На память о прежней мирской жизни батюшка взял с собой меховую шубу и галоши.
Первые дни в пустыни были наполнены «практическими занятиями» по смирению - отец Герман предполагал, что из мира вчерашний протоиерей главного российского храма принес с собой неизжитые гордыню и самомнение. На службах его ставили ниже братий, давали старые, заношенные облачения. Однажды во время службы отец Алексий задал какой-то вопрос игумену, но тот сурово заметил ему, что нужно слушать стихиры, а не задавать вопросы... А когда отец Алексий похвалил чтение одного иеромонаха, отец Герман укорил его:
- Зачем вы это сделали? Он теперь будет тщеславиться.
- Ах, простите, простите, я не знал, я это делал, как
в Москве, по-мирскому, - сокрушенно отозвался батюшка. Испытанием было и клиросное послушание. Услышав сильный бархатный баритон отца Алексия, регент монах Нафанаил (Бачкало, 1866 - после 1930), известный церковный композитор, в миру бывший оперным певцом, резко заметил ему:
- Это не Успенский собор, вы не забывайтесь! Здесь реветь нельзя!
«У меня был хороший голос, и мне хотелось его показать, -вспоминал отец Алексий, - но я должен был слушаться своего духовного сына, который был моим наставником в этом деле». Он сразу же поклонился регенту в ноги и попросил прощения. Но поскольку характер у отца Нафанаила был нервный, между ними еще не раз возникали конфликты. Отца Алексия они мучили до такой степени, что однажды он пришел к отцу Нафанаилу в келию ночью, чтобы попросить у него прощения.
Духовником отца Алексия стал игумен. И понемногу понял, какой светлый, смиренный и добрый человек пришел в обитель, понял, что у вчерашнего московского протоиерея, служившего в главном храме империи, нет в душе ни гордыни, ни самолюбования. Отец Герман искренне полюбил отца Алексия, принял его всем сердцем. Число духовных чад иеромонаха постепенно росло. Вскоре клиросное послушание сменилось другим - обучением Закону Божиему молодых иноков. Это огорчило отца Алексия: «Мне это горько показалось: ушел из Москвы в пустынь, ища спокойствия, для молитвы, уединения, и вдруг меня заставляют делать именно то дело, которым я всю жизнь занимался, от которого я ушел, и лишают того, чего ради я ушел. “Не может быть, - говорю я игумену, -ведь я пришел сюда для молитвы, для уединения, за что же на меня возлагают это непосильное бремя?” Отец игумен, сам огорченный этим, показал мне бумагу от Синода, в которой написано было, что преподавателем в классы, учрежденные при Зосимовой пустыни для обучения братии, назначен я. Приходилось покориться».
Один из учеников батюшки, отец Владимир (Терентьев, 1872-1933, прославлен в лике преподобномучеников в 2005 году), вспоминал об отце Алексии: «Он мне с первого раза не понравился: показался слишком не по-монашески веселым. Поэтому я и не поступил в эту обитель, а пошел смотреть другие монастыри, не найду ли чего получше. Много обителей осмотрел, но ни одной не нашел по душе и возвратился обратно в Зосимову пустынь, хотя и с неохотой. Попросился у игумена Германа в число братии. Игумен меня принял и, взяв мой паспорт, сказал:
- Твоим старцем будет отец Алексий.
В первый раз пошел я к нему в келлию после вечернего правила. Отец Алексий принял меня дружелюбно и все расспрашивал о Параклите, о жизни монахов и вообще обо всех правилах. В то время в Зосимовой пустыни еще не было определенного устава и отец Герман ездил по многим монастырям, чтобы выбрать для своей пустыни более приемлемый. С этой целью он побывал и на Валааме, и в Сарове.