Связанные честью

– Слабый, потому что не захотел насиловать свою жену? – прошептала я.

Луки чуть сильнее сжал пальцы на моем бедре. Я даже не заметила, что они все еще были там. «Заставь его захотеть быть нежным с тобой», – слова Бибианы пронеслись в голове. В том, что Лука монстр, не было сомнений. Он не мог быть другим, иначе бы не выжил как лидер в нашем мире, но, возможно, я смогла бы заставить его держать внутреннего монстра в узде, когда он рядом со мной?

Лука холодно улыбнулся.

– Слабый, потому что не взял то, что принадлежит мне. Традиция кровавых простыней у сицилийской мафии это в равной степени и доказательство чистоты невесты, и безжалостности мужа. И как ты думаешь, что это обо мне говорит? Ты полуголая лежишь в моей постели, беззащитная, в моей власти. Ты принадлежишь мне и все еще остаешься девственницей, как и до нашей свадьбы.

– Никто не узнает. Я никому не скажу.

– Почему я должен тебе верить? У меня нет привычки доверять людям, особенно тем, которые меня ненавидят.

Я положила ладонь поверх пореза на его руке, чувствуя, как его мышцы каменеют под моим прикосновением. Заставь его хорошо быть нежным с тобой, заставь его полюбить тебя.

– Я тебя не ненавижу.

Он прищурился, но по большей части это была правда. Возненавидела, если бы он взял меня силой. Безусловно, я ненавидела то, что значил для меня брак с ним, но для настоящей ненависти я знала его недостаточно хорошо. Возможно, она придет со временем.

– И ты можешь доверять мне, потому что я твоя жена. Я не выбирала этот брак, но в моих же интересах извлечь из этого союза максимум. Предав твое доверие, я ничего не получу, но, продемонстрировав свою преданность, выиграю многое.

Что-то мелькнуло в выражении его лица, возможно, уважение.

– Мужчины, ожидающие в гостиной, – хищники. Они охотятся на слабых и больше десяти лет ждали признаков слабости от меня. Как только заметят, тут же набросятся.

– Но твой отец…

– Если отец подумает, что я слишком слаб, чтобы контролировать Семью, он с удовольствием позволит им меня разорвать.

Что это была за жизнь, когда тебе приходилось быть сильным все время, даже в кругу самых близких людей? У меня хотя бы были сестры и брат, даже в какой-то степени мать и люди вроде Валентины. В нашем мире женщинам прощалась слабость.

Взгляд Луки был напряженным. Может, это тот самый момент, когда он решает, что не стоило рисковать и возьмет меня? Но когда его взгляд наконец остановился на моем лице, тьма отступила.

– А что насчет Маттео?

– Я доверяю Маттео. Но он импульсивен. Он может погибнуть, пытаясь защитить меня.

Было странно говорить с Лукой, с моим мужем, вот так, почти как если бы мы сто лет друг друга знали.

– Никто во мне не усомнится, – сказала я. – Я дам им то, что они хотят.

Лука сел, и мой взгляд притянула его татуировка над сердцем, затем мышцы на груди и животе. Наши глаза встретились. Мои щеки горели!

– Когда придут гарпии, тебе следует надеть нечто посущественнее, чем это жалкое подобие ночнушки. Не хочу, чтобы они видели твое тело, особенно бедра. Пускай гадают, оставил ли я на тебе отметины, – произнес он и усмехнулся. – Но мы не можем скрыть от них твое лицо.

Он наклонился ко мне, протягивая руку к лицу. Я зажмурилась и вздрогнула.

– Ты уже во второй раз думаешь, что я собираюсь тебя ударить, – выдавил он тихо.

Я распахнула глаза.

– Я подумала, ты сказал… – Я запнулась.

– Что? Что все ожидают увидеть на твоем лице синяки после ночи со мной? Я не бью женщин.

Я вспомнила, как он остановил моего отца, когда тот пытался меня ударить. Он никогда не поднимал на меня руку. Для меня не секрет, что многие мужчины чикагского синдиката следовали странному своду правил. Ты не мог ударить человека в спину, но мог таким образом перерезать ему горло, например. Непонятно, чем одно лучше другого. У Луки, похоже, были собственные правила. Раздавить чье-то горло голыми руками было приемлемо, ударить свою жену – нет.

– Разве смогу я поверить, что ты способна всех убедить, будто мы консумировали брак, если продолжаешь шарахаться от каждого моего прикосновения?

– Поверь, дерганье убедит всех еще больше. Если бы ты взял свое

, шарахаться от прикосновений я бы не перестала. Чем сильнее я вздрагиваю, тем больше они убеждаются в том, какой ты монстр.

Лука усмехнулся.

– Думаю, ты можешь знать об игре во власть больше, чем я ожидал.

Я пожала плечами.

– Мой отец – консильери.

Он наклонил голову в знак признания, поднял руку и обхватил мое лицо.

– Я хотел сказать, что твое лицо не выглядит так, будто тебя целовали.

Я выпучила глаза.

– Я никогда…

Но, конечно, он это уже знал.