Наши губы столкнулись, я ладонями уперлась в его грудь, но не оттолкнула. Его язык дразнил мой рот, требуя, чтобы я разомкнула губы. Я сдалась и нерешительно коснулась его языка своим. Не зная, что делать, я посмотрела на Луку широко открытыми глазами, но он взял на себя инициативу, пока языком и губами исследовал мой рот. Казалось странным позволять себе такого рода близость, но это не было неприятно. Я потеряла счет времени, он целовал требовательно и властно, держа теплую руку на моей щеке. Щетина, которая терлась о мою кожу, и губы вызывала не беспокойство, а дрожь. Когда он прижался ко мне, я почувствовала его сдерживаемое напряжение. Наконец Лука отстранился, его глаза потемнели от возбуждения, а меня затрясло не только от страха.
Послышался настойчивый стук, Лука спустил ноги с кровати и встал. Я шумно вдохнула при виде выпуклости в его трусах. Он ухмыльнулся.
– У мужика должен быть стояк, когда он просыпается утром рядом со своей женой, тебе так не кажется? Они хотят шоу, они его получат. – Он кивнул в сторону ванной. – Иди и возьми халат.
Быстро выскочив из кровати с испачканной простыней, я поспешила в ванную, где подобрала с пола остатки брошенного там вчера ночью корсета и поверх ночнушки надела длинный белый атласный халат.
Выйдя из ванной, я проследила за тем, как Лука надевает на голую грудь кобуру с пистолетом и ножом, еще один ремешок с более длинным охотничьим ножом на предплечье, прикрывая маленький порез, и поправляет свой стояк, чтобы тот стал еще очевиднее.
Щеки пылали, я прошла в комнату и кинула корсет рядом с разрезанным свадебным платьем. Лука – с его высоким ростом, мышцами и кобурой – представлял собой великолепное зрелище, не говоря уже о выпуклости в трусах. Меня одолело любопытство. Как он выглядит без них?
Я оперлась о стену у окна и, обхватив себя руками, внезапно забеспокоилась: вдруг кто-то догадается, что Лука со мной не спал? Все они замужние женщины. Смогут они заметить, что что-то не так?
Когда он широко распахнул дверь, представ перед собравшимися женщинами во всей своей полуобнаженной красе, я поежилась. Послышались вздохи, хихиканье и даже несколько еле слышных слов на итальянском. Это могли быть молитвы или проклятья, но произнесено все это было слишком быстро и тихо, чтобы я могла разобрать. Я едва не фыркнула.
– Мы пришли собрать простыни, – произнесла мачеха Луки, плохо скрывая ликование.
Лука отступил, открывая дверь шире. Вошли сразу несколько женщин. Сначала их взгляды обратились в сторону кровати и пятна, затем на меня. Я знала, что покраснела, несмотря на то, что кровь на простынях не моя. Как эти женщины могли радоваться возможности взглянуть на доказательство потери моей невинности? Неужели у них нет ни капли сострадания? Может, им казалось справедливым, что я прошла через то же, что и они? Не выдержав пристального внимания, я отвернулась. Пусть делают с ними то, что хотели. Большинство гостей уехало, особенно политики и люди, не имевшие отношения к мафии. Предполагалось, что лишь ближайшим членам семьи продемонстрируют простыни, но в спальне и коридоре отчего-то собралось слишком большое число женщин.
Когда снимали простыни, позволялось присутствовать женщинам только брачного возраста, чтобы не пугать чистые девственные глаза молодых девушек. Среди наблюдателей я видела теток, свою мать, Валентину и Бибиану, но женщины из семьи Луки стояли впереди, потому что это была их традиция – не наша. «
Мачеха Луки Нина и его двоюродная сестра Косима начали разбирать кровать.
– Лука, – деланно возмутилась Нина, – никто не учил тебя быть нежным со своей девственной невестой?
Она опустила голову и пару раз смущенно похихикала, а я отвела глаза, хоть и хотелось бросить на нее сердитый взгляд. Лука справился с этим вместо меня и одарил ее волчьей улыбкой.
– Ты замужем за моим отцом. Неужели он производит впечатление человека, который учит своих сыновей быть с кем-то нежными?
Ее губы вытянулись, но она не перестала улыбаться. Я почувствовала, что все взгляды обращены на меня, и напряглась от напора внимания. Рискнув поднять глаза на членов своей семьи, на многих лицах я увидела шок и жалость.
– Пропустите меня! – донесся полный паники голос Джианны.
Я резко вскинула голову. Джианна пробивалась через толпу собравшихся женщин и уворачивалась от матери, пытающейся ее остановить. Джианны здесь даже не должно было быть. Но когда она делала то, что ей положено? Оттолкнув с дороги какую-то слишком тощую женщину, она вошла в спальню. На ее лице мелькнуло отвращение, когда она заметила те простыни, которые мачеха Луки расправляла на вытянутых руках Косимы.