Связанные честью

«Нет. Никогда», – поклялась я про себя. Его дыхание обжигало, и я закрыла глаза.

– Только лишь потому, что я сегодня не заявил на тебя свои права, не думай, будто ты мне не принадлежишь, Ария. Ни один мужчина никогда не получит то, что принадлежит мне. Ты моя.

Я кивнула, но он еще не закончил.

– Если я застану мужчину, целующим тебя, я отрежу ему язык. Если увижу, как мужчина прикасается к тебе, я отрежу ему пальцы по одному. Если я поймаю мужика, трахающим тебя, я отрежу его член и яйца, а затем скормлю их ему. А тебя заставлю смотреть.

Он опустил руку и отошел назад. Краем глаза я наблюдала, как Лука опустился в кресло и, взяв бутылку виски, налил себе изрядную порцию. Пока он не передумал, я направилась в ванную, закрыла дверь и защелкнула замок, потом съежилась от того, как это было глупо. Замок не представлял для него никакой преграды, ровно как и дверь. Ничто в мире не смогло бы меня защитить.

Я внимательно рассмотрела свое лицо в зеркале. Глаза покраснели, а на щеках – мокрые дорожки. Позволив тому, что осталось от корсета, упасть на пол, я взяла ночную сорочку, которую для меня сложила на стуле одна из горничных. Сдавленный смешок вырвался из меня, когда я надела ее поверх трусиков с бантиком. Часть, прикрывавшая грудь, была из кружева, но, по крайней мере, оно было не прозрачным, чего нельзя о подоле. Это была самая прозрачная ткань, которую я когда-либо видела, и она не оставляла простора для воображения ‒ живот и трусики были на виду. Внизу подол рубашки был отделан кружевом. С тем же успехом можно было выйти голой, но во мне не было столько храбрости.

Я смыла макияж, почистила зубы, распустила волосы, и, не в силах отсрочить неизбежное, схватилась за ручку. Будет плохо, если я заночую в ванной?

Глубоко вздохнув, открыла дверь и вернулась в спальню. Лука все так же сидел в кресле. Бутылка виски была наполовину пуста. От пьяных мужчин не стоило ждать ничего хорошего. Он взглянул на меня и невесело рассмеялся.

– И эту одежду ты выбрала, не желая, чтобы я тебя трахнул?

Я покраснела от его грубых слов. В нем говорило виски, но сказать ему прекратить пить было невозможно. Я придерживалась установленных правил.

– Не я ее выбрала.

Скрестив руки, я разрывалась от желания скользнуть под одеяло и замереть. Но идея лечь в постель тоже казалась не слишком хорошей. Не хотелось делать себя еще более уязвимой, чем уже была. Но и стоять полуголой перед Лукой не лучший вариант.

– Моя мачеха? – спросил он.

Я лишь кивнула. Он поставил стакан и поднялся. Конечно же, я вздрогнула. Выражение его лица омрачилось. Ничего не сказав, Лука прошел мимо меня в ванную; когда его рука коснулась моей, и я охнула, он опять промолчал. В тот момент, когда дверь закрылась, я, резко выдохнув, подошла к кровати, нашла взглядом светло-красное пятно и села на край матраса. Из ванной доносился шум воды, но, в конце концов, Лука вернется.

Я легла на край, повернулась набок и натянула одеяло до подбородка, затем закрыла глаза, заставляя себя заснуть. Мне хотелось, чтобы этот день закончился, даже если это было началом многих адских дней и ночей.

Шум воды прекратился, и несколько минут спустя Лука вышел из ванной. Я пыталась дышать размеренно, будто уже сплю, и даже осмелилась глянуть на него из-под полуприкрытых век, и то лишь потому, что мое лицо было укрыто одеялом. От одного взгляда на него я застыла. Лука вышел в одних черных боксерах. И если даже в одежде он выглядел эффектно, то полуобнаженный производил еще более устрашающее впечатление. Он был сложен из мышц, а его кожа была покрыта шрамами. Некоторые тонкие и длинные, похожие на следы от ножа, а некоторые – круглые и рваные – словно пуля разорвала его плоть. Над сердцем виднелась надпись. Было невозможно прочитать ее издалека, но интуиция подсказывала, что это их клятва. «Рожденный в крови. Поклявшийся на крови. Я вхожу живым, а уйду мертвым».

Он погасил свет, погружая нас в темноту. Внезапно я почувствовала, будто нахожусь в лесу, зная, что кто-то меня преследует. Кровать просела под весом Луки, и, сжав губы, я схватилась за край, позволяя себе лишь неглубокие вдохи.

Когда он лег, матрас прогнулся. В ожидании, что Лука потянется и возьмет то, что принадлежит ему по праву, я затаила дыхание. Неужели так будет всегда? Неужели я буду несчастна до конца своих дней, а мои ночи будут наполнены страхом?

Рухнуло давление последних нескольких недель или, может, лет, и меня охватили беспомощность, гнев и страх. Ненависть к отцу переполняла меня, но хуже всего был острый нож разочарования и печали. Он отдал меня человеку, о котором ничего не знал, за исключением репутации настоящего убийцы; предложил врагу, чтобы тот делал со мной все, что заблагорассудится. Человек, который должен был защищать, сунул меня в руки монстра чтобы удержать собственную власть.