Связанные любовью

Словно мы выросли вместе, словно знали друг друга отродясь! Нам и слов не надо было. Юра сказал, что он чувствовал то же самое. И когда он пришел второй раз – поздно ночью, я была готова на все. Но оказалась совершенно не готова к его нежности! Он обнимал меня так, словно я была сделана из тончайшего хрусталя, ласкал, будто боялся, что я растаю от его прикосновений. Я и растаяла. Растворилась в любви. Любовь была у нас на кончиках пальцев, мы дышали любовью, как воздухом. Это он сделал меня женщиной. А я его – мужчиной. Юра признался, что у него был всего один опыт подобных отношений, да и тот случайный. И одна неразделенная влюбленность. А мы с ним совпали, как две половинки одного целого.

Я не знаю, что это было! Удар молнии, солнечный удар, бунт против Кратовых, месть Вилену – не знаю. У меня и желания-то особого никогда не возникало, какое желание после того, что Вилен со мной сделал! Но в объятиях Юры появились и желание, и страсть, и нежность. Я почти ничего ему не рассказала, только призвала к осторожности, но он сам о многом догадался. В последнюю нашу ночь он спросил:

– Ты очень несчастна?

– Сейчас я счастлива! – искренне ответила я.

И мы расстались – как я думала, навсегда. Назавтра я убралась в квартире, постирала постельное белье и испекла яблочный пирог, добавив побольше корицы: Юра сказал, что у моих волос и кожи аромат яблок с корицей. И когда Вилен ел пироги и нахваливал, я с трудом удерживалась от смеха. Я так изменилась после этих трех ночей, что сама удивлялась. Появилась уверенность в себе, пропал страх. Я вдруг заметила, что Паня стала меня побаиваться, особенно если я смотрела на нее в упор – отворачивалась и отходила, что-то бормоча себе под нос. А Пава, наоборот, стал проявлять ко мне повышенный интерес, особенно когда я начала полнеть. Как-то зажал в темном углу коридора, руку на грудь положил:

– Ишь, гладкая какая стала! Обабилась, наконец…

Я его руку сняла и спокойно сказала:

– Еще раз тронешь – ночью приду и сонного зарежу.

Он отошел:

– И пошутить-то уж с ней нельзя!

– Иди с женой своей шути.

Пава на самом деле испугался и стал на ночь закрывать дверь на крючок. Паня встала как-то в туалет и спросонок понять не могла, почему дверь не открывается.

А полнеть я начала, потому что забеременела от Юры. И мне стало казаться, что именно для этого я все и затевала: обрести смысл жизни в ребенке! Хотя тогда о возможной беременности и не думала. Позже, оглядываясь назад, я иной раз пыталась представить, как сложилась бы моя судьба, если бы я не решилась на близость с Юрой: а вдруг мне удалось бы уйти от Кратовых, начать собственную жизнь? Потом-то это стало совсем нереально: Вилен никогда не отдал бы мне детей, а подставлять Тагильцева я не собиралась. Нет, дети мое счастье! Ни секунды не жалею, что так вышло.

До беременности я жила как во сне. В страшном сне. А теперь проснулась и задумалась о нашем будущем существовании среди Кратовых. Покопалась в себе и поняла, что они меня все-таки не сломали. Но согнули! Растущий во мне ребенок стал потихоньку выпрямлять мою скукоженную душу. Способствовало этому и изменение общей атмосферы – умер Сталин. Пава с Паней оплакивали кончину вождя народов, а мы с бабушкой потихоньку праздновали. Что думал Вилен, неизвестно. Он с нами не делился.

Бабушка дождалась внука, подержала на руках, а через полгода умерла. Тогда-то в нашем доме и появилась Зоя. Сама пришла, спросила: «Я слышала, вам нянька нужна?» Выглядела она не слишком презентабельно и довольно мрачно, но я сразу ее приняла, доверившись интуиции, которая меня не подвела, как потом выяснилось. Конечно, Вилен ее проверял по своим каналам, но ничего предосудительного не нашел. Зоя была тихая и незаметная, но рукастая и проворная. Уж на что я замкнутая и молчаливая, но на фоне Зои казалась себе просто болтушкой. Постепенно она присмотрелась к нам, сделала свои выводы и оттаяла. Где-то месяца полтора спустя она подошла ко мне и сказала:

– Екатерина Владимировна, ваш муж велел мне все про вас рассказывать: куда ходили, с кем говорили.

Я усмехнулась:

– Ну, так и рассказывайте, раз велел. Мне скрывать нечего.

Посмотрела ей в глаза – Зоя хмыкнула:

– Ага, поняла.

Потом-то мы стали звать друг друга просто по именам и на «ты». Зоя рассказала мне про свою жизнь, нескладную и горькую. Она была сиротой, жила с болезненной теткой. Окончила восьмилетку, работала то посудомойкой, то уборщицей, а потом пристроилась нянькой к соседу, у которого было двое детей. И влюбилась в него. Военный, гораздо старше ее. Завязался у них тайный роман – тетка ее умерла к тому времени, так что было где встречаться. А перед самой войной его арестовали.