Свидание вслепую

Но через годок, когда он и забывать стал, как пришлось вкалывать, случилось событие, напугавшее Захара до дрожи в поджилках, до паники!

Проснувшись одним далеко не прекрасным утром, Захар с удивлением понял, что не может встать с кровати!

Не то чтобы совсем уж обездвижен – ни рукой, ни ногой, но для того чтобы подняться, ему пришлось приложить максимум усилий, заставляя себя двигать конечностями. Встать-то он встал, и даже дотащил себя до кухни, но почувствовал, что совершенно разбит.

– Грипп, может? – встревожилась Ирина, потрогала его лоб и, не удовлетворившись результатом, пошла за градусником.

Может, и грипп, но странный какой-то: ни насморка, ни больного горла и кашля у Захара не было, и температура обрадовала положенной нормой. Вызвали участкового врача. Замученная женщина строгим, уставшим голосом объявила:

– Никаких признаков ОРЗ я у вас не нахожу! Горло, легкие чистые, температуры нет. Больничный не дам!

– Я не могу двигаться, нет сил, – пожаловался Захар.

– А кто сейчас может? Вон, только бандюки да бизнесмены крутые!

И ушла, раздосадованная необоснованным вызовом симулянта. Захар позвонил на работу, вернее, во множественном тогда еще числе – на работы, предупредил, что плохо себя чувствует, отлежится денек.

На следующий день ему действительно немного полегчало, и он, кряхтя, как дед-шишок, кое-как оделся и добрался до управления – основного места своей деятельности.

Сил не было вообще. Начальник, посмотрев на него, задумался. Видно было, что Захар Игнатьевич не симулирует – ему по-настоящему плохо. И потом – он был единственным, кто ответственно и серьезно работал.

– Вот что, Захар, я сейчас позвоню одному знакомому доктору. Пусть тебя осмотрит.

– Давай, – согласился Захар без энтузиазма.

Доктор, милый старичок из областной больницы, завел Захара в зачуханный кабинетик, в котором тоскливо-безнадежно облупилась масляная краска на стенах, стояли колченогий стул в паре со столом, покосившийся шкаф да кушетка в углу. В комнате пахло чем-то остромедицинским, неприятно напоминая о предназначении заведения. Захара с помощью коллеги, довезшего его на машине в больницу, уложили на кушетку, помогли ему раздеться. Врач долго ощупывал больного холодными пальцами, задавал множество вопросов, слушал через фонендоскоп и вынес вердикт:

– Вот что, молодой человек, сейчас я определю вас в палату, вам необходимо провести обследование.

– Какое обследование? – вяло спросил Захар.

– Какое можем, – удрученно вздохнул доктор.

Захар пролежал в больнице две недели. У него взяли на анализы столько крови, сколько он в жизни не терял, сделали всевозможные рентгены, УЗИ и еще что-то непонятное, да так ничего страшного и не обнаружили.

– Я предполагаю, – поделился выводами доктор, – у вас общая усталость организма и истощение, само собой. Отдых, витамины, хорошее питание, прогулки на воздухе! Извините, батенька, но больше ничего порекомендовать не могу, увы!

И выписали с богом, подальше от вопросов и недоумения.

Лучше Захару ни от диагнозов расплывчатых, ни от общеукрепляющей терапии не стало. Начальство отправило ценного работника в отпуск для выздоровления, а он слег в кровать и подняться уже не смог…

Захар старался, рвался изо всех сил, предпринимал все новые попытки встать, вернуться в нормальную жизнь, выполнял все рекомендации и… угасал.

Несколько раз, сцепив зубы, доставал себя из кровати, делал несколько шагов на пределе всех мыслимых усилий и терял сознание. Ирина возвращалась домой с работы, находила его на полу – холодного, без признаков жизни, – пугалась страшно, звонила отцу. Тот прибегал вместе с мамой, втроем они поднимали его и на руках переносили и укладывали обратно в постель. Никитку увезли на время к бабушке и дедушке, Ирининым родителям, подальше от горя и наползающего страха, а в доме повис устойчивый запах беды…

В какой-то момент Захару стало безразлично – нет, неосознанно, он боролся, как мог, старался, дрался за жизнь – но все чаще сознание отключалось и он проваливался в тяжелую муть…

Отец, Игнат Захарович, от безнадежности, обратился к тогдашнему хозяину объединения, в котором работал Захар, умолял помочь. Захара на самолете, в сопровождении только медперсонала, отправили в Москву на обследование. В клинике совсем другого уровня и качества врачебной помощи Захара продержали три недели.

Уж там обследовали – так обследовали!

Искололи всего, возили на каталке каждый день на какие-то замысловатые аппараты, он плохо все помнил и понимал, практически постоянно находясь на грани сознания.

И эти ничего не обнаружили.

Поставили туманно-расплывчатый диагноз: общее стремительное истощение организма, вызванное неизвестными факторами. И отправили тем же самолетом обратно.

Богу отдали – выживать, если сможет, или умирать, что скорее всего.

Он похудел на двадцать килограммов, кожа на теле обвисла, как у старика девяностолетнего, глаза запали в чернеющие близостью смерти глазницы, на лице сложились старческие глубокие морщины, волосы выпали, и Ирина брила его наголо, глотая беспомощные слезы.

Он умирал – это стало понятно всем родным.